Путеводитель по Средневековью: Мир глазами ученых, шпионов, купцов и паломников - Энтони Бейл
На галее Грюнемберг слушал, как спутники развлекали друг друга рассказами о Венеции и венецианских городах Далмации. В Пирано (совр. Пиран, в Словении) корабль принял на борт скот, овец и коз и направился в Паренцо (совр. Пореч, в Хорватии), Ровиньо (совр. Ровинь, в Хорватии) и Полу (совр. Пула, в Хорватии). Он задержался в большом и красивом городе Зара (Задар), столице Славонии, – Восточной Венеции в миниатюре. Ему говорили о знаменитой реликвии – мощах святого Симеона, хранящихся в величественной церкви с «кружевной» колокольней. Примерно с 1204 года, когда мощи доставили из Константинополя в Задар, главной достопримечательностью города стала гробница Симеона – огромный кедровый сундук-реликварий. Его изготовили позже, в конце 1370-х годов, и украсили изящными серебряными пластинами с изображениями сцен из жизни святого и его чудес; в числе прочих там показан момент, когда в иерусалимском Храме Симеон взял младенца Иисуса на руки. Среди рельефов есть и более современная сцена: буря и судно, везущее в Задар мощи Симеона. Высокие валы грозят опрокинуть корабль. Моряки в отчаянии швыряют в воду тюки с товарами. Перепуганные пассажиры столпились в центре судна. Этот сюжет связывал культ Симеона с личным опытом посетителей храма. Паломники могли увидеть в реликварии мумифицированное, чудесным образом неразложившееся тело святого. Над ним висело яйцо страуса – символ удачи и наглядная модель нашей планеты.
В Задаре хранились и мощи святого Георгия (череп), Иоанна Крестителя (палец), святого Хрисогона (сорочка с пятнами крови) и Марии Магдалины (череп), а также неприглядный кусок губки, поднесенной Христу на Голгофе.
Кроме того, Грюнемберга восхитил идол, которому поклонялись жители Задара. Он описывает высокую, высеченную из единой глыбы камня колонну, увенчанную грифоном. Грюнембергу рассказали, что этому грифону поклоняются много лет, что он творит чудеса и разговаривает с горожанами. Приняв христианство, жители Задара решили снабдить его табличкой с крестами. В тот момент, когда кресты коснулись колонны, она раскололась снизу доверху – и злой дух идола ее покинул.
Эта захватывающая история демонстрирует зарождающееся у Грюнемберга любопытство по отношению к нехристианской среде и занятным историям. Для него история языческого Задара представляет собой ценность, и поэтому он упоминает и «позорный столб», некогда стоявший на римском форуме, а в Средние века использовавшийся как место публичных наказаний. Колонна в самом деле увенчана изваянием грифона, языческого предшественника крылатого льва святого Марка. Грифон этот выглядел предостережением: никакая империя не вечна. Интерес Грюнемберга к колонне явно указывает на сопоставление хранившихся в Задаре мощей святых с памятниками дохристианского времени. Путешествие заставляет Грюнемберга задуматься над вопросом о том, чем отличаются реликвии от атрибутов колдовства, молитвы от заклинаний, иконы от идолов.
Далматские записки Грюнемберга отчасти кажутся рассказом о современной турпоездке: здесь упоминаются красивые здания, необычные, интересные церкви, встречи с колоритными, очаровательными местными жителями. Венецианские наместники встречали его вкусными обедами и выпечкой. В Задаре Грюнемберг посетил свадьбу и восхищался невестой в золотом венце с каменьями и разного рода лентами и украшениями на женщинах. Новобрачных осыпали овсом, пшеницей и ячменем, символизировавшими то изобилие, которое ожидает невесту и ее будущих детей. В церкви, где Грюнемберг наблюдал славянскую свадебную церемонию, он отметил странные жесты священнослужителей. Мужчины подходили, чтобы поцеловать крест, а женщины – изображение Девы Марии, причем все держали в руках зажженные свечи. Грюнемберг отметил «поразительную красоту» женщин и имел возможность своими глазами посмотреть на бытовые ритуалы венгров, славян, турок, греков и итальянцев. С прямо-таки душевным трепетом он писал о великом различии нарядов местных жителей, а также о многоязычном гуле. На галее меж тем, пока погода была хорошей, царила атмосфера, напоминающая о морских круизах. 23 июня, в канун дня святого Иоанна Крестителя, на борту устроили особое представление. Моряки зажгли полсотни фонарей, стреляли в воздух и трубили в трубы, а барабанщик бил в барабан. Гребцы-галиоты пели и весело танцевали друг с другом на палубе. Казалось, все шло хорошо, однако на судне росло беспокойство из-за близости турок. Они, по Грюнембергу, очень дурно обращались со своими лошадями, требовали у христиан дань за сохранение мира и заставляли население городов наподобие Задара и Рагузы (совр. Дубровник) жить в постоянном опасении осады.
Корабль шел на юго-восток, и побережье, соединявшее знакомое с незнакомым, меняло свой вид. Пассажиры видели разбитые древние колонны и необычные храмы на пустынных пляжах, убогие деревушки среди мрачных лесов и диких гор. Мимо проплывали островки – крошечные, чуть крупнее рыночной площади, и едва ли обитаемые. Путешественники из Венеции не знали точно, кто там жил: благочестивые мудрецы? Или неверные? Трудно сказать.
Южнее Далмации, после Корфу, путешественники миновали Румелию, Южные Балканы. По левому борту можно было увидеть турецкие земли, например захваченное османами в 1460 году Ахейское княжество (на Пелопоннесе), с усеявшими горизонт мечетями, с новыми крепостями и женщинами в покрывалах, гулявшими вдоль моря. По правому борту виднелись церкви в перпендикулярном стиле, которые не выглядели бы чужеродными на Сицилии или в Испании, и кампанилы, напоминающие итальянские.
Путешественники ждали прибытия в венецианский город Модон – укрепленный порт, про который говорили, что он находится ровно на полпути из Венеции в Яффу. Модон славился своим изюмным вином, много веков поддерживавшим путешествующих по Средиземному морю.
В центре города, на terra firma, воздух был сухим и горячим. Здесь, на рыжеватых склонах, царила наполненная тревогой тишина. Город из желто-красного песчаника, в обрамлении стен и рвов, стоял на скалистом мысе. С восточной стороны располагалась неглубокая гавань. В западной части порта, где стояло на якоре несколько крупных кораблей, лениво крутили крыльями ветряные мельницы. Фундаментом для городских стен были суровые черные скалы, один лишь вид которых мог отвадить нежеланных гостей. Город выглядел неприступным – грозным, мощным, самодостаточным. Главный бастион молча взирал на море через полукруглые амбразуры, за которыми несли свой караул вооруженные, всегда начеку часовые.
В 1204 году Модон вошел вместе с Мореей в состав Венецианского государства и с тех пор постоянно укреплялся. Крестоносцы держали здесь гарнизон. Потом венецианцы превратили Модон в крупный торговый порт: через здешних купцов и моряков проходили оливковое масло, пшеница, мед, воск, фиги, цитрусовые, кошениль, пряности и солонина – из Александрии, с берегов Черного моря и более далеких земель. Кроме того, гости могли запастись знаменитым коринфским изюмом, кори́нкой (raisins-of-Corinth), которым славился город. В Модоне венецианские сановники подавали еду на каталонской посуде и пили из бокалов китайского стекла, а готовившиеся здесь блюда приправлялись лучшими пряностями мира.
Модон и его расположенный неподалеку город-побратим Корон (совр. Корони) считались «восточными глазами» Венеции. Турки причиняли немало беспокойства этим городам в конце XV века и захватили их в 1500 году. Сохранилось более 85 донесений (1147–1533) о делах в Модоне. Из них во многом становится понятно, как путешественники преодолевали неспокойную, оспариваемую прибрежную зону Восточного Средиземноморья.
Прибывавшим из Венеции корабельщикам вне стен города встречались только лодочники в грязной одежде, доставлявшие измученных путешественников на берег на весельных лодках. В порту бродили кошки (многие с отъеденными в какой-то печальной ситуации носами) и стаи дурно воспитанных собак. У привязи вечно топтались несколько тяжело нагруженных, одолеваемых гнусом мулов. Капитанам галей при заходе в порт Модона приходилось искусно маневрировать. Гавань была неглубокой, и чернеющее море гнало рябь. Здесь пирс – рука Венеции, прикрывавшая корабли в Модоне, – выдавался в море. Насыпной причал – неизменный атрибут венецианских портов – приводил вас к морским Воротам Святого Марка (в честь покровителя Венеции, изображенного, разумеется, с крылатым львом). Вооруженные люди на стенах и башнях в знак приветствия обнажали мечи и кричали: «Да здравствует святой Марк!»
За морскими воротами на тесном перешейке жались друг к другу здания и башни. Городские стены и ворота были украшены щитами венецианских губернаторов; многие из них принадлежали к лучшим
