Флэшмен и Морской волк - Роберт Брайтвелл
— Так зачем же маскировка? — снова спросил я.
— Потому что теперь, как только вражеский корабль видит большой грот «Спиди», он тут же устремляется в ближайший порт. Наша репутация нас опережает. — Он поймал взгляд большого светловолосого моряка, который только что вышел на палубу, и подмигнул ему. — Так что теперь мы смотрим на недостаток в виде большого, туповатого датского боцмана, которого никто не понимает, и превращаем его в преимущество, маскируясь под датский каботажник.
— Каторый мы назвали в чест мой сабака, — добавил, улыбаясь, светловолосый моряк.
— Познакомьтесь, Эрикссон, наш боцман и датский капитан на случай, если заявятся не те гости, — сказал Кокрейн.
В наши дни, если бы кто-нибудь предложил мне выйти в море на судне, которое, казалось, и озеро Серпентайн в парке сочло бы для себя вызовом, и ютиться в прославленной кроличьей клетке, я бы послал его ко всем чертям и потребовал бы у губернатора что-нибудь более солидное и надежное. Но тогда мне было всего восемнадцать, и я все еще не оправился от недавних перемен в своей жизни. За последние несколько месяцев я окончил школу, покинул дом, пытался пробиться в Лондоне, чуть не был убит, сам убил человека и теперь фактически был в бегах. Оглядываясь назад, я понимаю, что, вероятно, отчаянно нуждался в какой-то стабильности и чувстве принадлежности. Это единственное объяснение, которое я могу придумать тому, почему я провел следующие две ночи перед отплытием на борту этого до смешного маленького судна, вместо того чтобы перебраться в более удобное жилье на берегу. Но благодаря этому я обнаружил, что сила «Спиди» заключалась не в его пушках или скорости, а в его удивительной команде.
Хотя много говорят о бравых моряках и любви Нельсона к своим матросам, в действительности Королевский флот в те времена был жестоким заведением. Флот держался на страхе; за предыдущие годы на нескольких кораблях и даже целых эскадрах вспыхивали мятежи, и одним из недавних нововведений стало размещение кубриков морских пехотинцев между каютами матросов и офицеров, чтобы защитить последних от собственных команд. На «ост-индце», как я успел заметить за свой недолгий переход в Гибралтар, жизнь была легче: там царил более спокойный и профессиональный подход, ведь в команду шли умелые моряки за жалованье, а не по насильственной вербовке.
Но на «Спиди» царила атмосфера, не похожая ни на один другой военный корабль. Между всеми офицерами и командой, которую они знали по именам, было непринужденное уважение. Несмотря на то, что Арчи был братом командира, ему не делали никаких поблажек, и он учился у матросов самым разным премудростям. Помню, на второй день после обеда он учился латать парус и умудрился прошить иглой и собственные бриджи. Его брат был не прочь пришнуровать парус к рее вместе со штанами, но Уильям Паркер, единственный лейтенант, заметил, что мы и так уже в немилости у коменданта порта из-за замаскированного вида корабля. А если мы покинем гавань с парой бриджей, трепыхающихся посреди нашего топселя, это гарантирует, что нам больше никогда не дадут приличного места у причала.
Две призовые команды по пятнадцать человек уже были отправлены с захваченными судами на свою базу в Порт-Маон на Менорке. Оставшиеся семьдесят человек команды, может, и были набиты теснее, чем на невольничьем судне, но они гордились своим кораблем. Даже на «ост-индце» команда с опаской разговаривала с пассажирами, но здесь, поскольку мне было почти нечего делать, они часто останавливались поболтать. Неизменно они рассказывали, как обхитрили врагов и какие призы захватили. Часто истории вращались вокруг хитрости и изобретательности Кокрейна, и они питали к нему искреннюю привязанность. Не в последнюю очередь потому, что благодаря призовым деньгам он потихоньку делал их богачами, но они также признавали, что он берег их жизни. И впрямь, с тех пор как он принял командование, от руки врага не погиб ни один член экипажа. На «Спиди» никогда не было порки, и офицерам редко приходилось делать выговоры кому-либо из команды.
Атмосфера уверенного профессионализма, царившая на корабле, заставила меня задуматься о собственных умениях и способностях. В мой первый вечер с офицерами, сгрудившимися вокруг стола в кают-компании, я рассказал о событиях, которые привели меня в Гибралтар. Барретт, стюард кают-компании и главный сплетник на корабле, позаботился о том, чтобы все знали, что «молодой джентльмен» уже отправил на тот свет вражеского агента. На второй день, когда мы были на палубе, Гатри, хирург, спросил, пригожусь ли я в драке, если, что было вероятно, в предстоящем походе дело дойдет до абордажа. Я глупо брякнул, что брал в Лондоне уроки фехтования, что заставило Кокрейна с улыбкой поднять голову. Кокрейн приказал принести оружейный ящик, и мне было предложено продемонстрировать выученные позиции. В ящике не было изящных рапир, подобных тем, к которым я привык, — лишь более грубые катлассы, и к этому времени несколько членов команды уже приблизились, чуя, что намечается развлечение.
Кокрейн представил мое выступление собравшимся, крикнув:
— А ну, парни, вот как французский учитель фехтования учит джентльменов драться!
Я взял катласс, который показался дьявольски тяжелым по сравнению с рапирой, и принял первую позицию, выкрикнув: «Позиция номер один!» — и перешел ко второй. К тому времени как я добрался до третьей, команда уже покатывалась со смеху, и я намеренно утрировал свои дальнейшие ужимки, чтобы они смеялись вместе со мной, а не надо мной.
— Что ж, — сказал Кокрейн, все еще улыбаясь, — уверен, где-нибудь это пригодится. Эрикссон, может, вы продемонстрируете некоторые из ваших боевых позиций?
Эрикссон и еще один матрос взяли по катлассу и пистолету и встали друг против друга. Эрикссон крикнул: «Позиция номер один!» — и бросился на противника, отводя его клинок сильным диагональным ударом, и, продолжая теснить, притворился, что бьет его коленом в мошонку. Его противник сделал вид, что согнулся от боли, после чего Эрикссон изобразил, будто опускает эфес меча ему на затылок. Позиция номер два заключалась в том, чтобы выхватить пистолет и выстрелить в противника,
