Когда-то тому назад... Сказки английских писателей - Джон Рескин

— Ему это не понравится, — хмыкнул канцлер.

— Не знаю уж, как он выкрутится, — сказал Мерривиг.

Король Бародии тоже этого не знал.

В то утро он проснулся оттого, что чихнул. Одновременно он ощутил странное дуновение воздуха над щекой. Он поднял руку к лицу — и сразу понял, что случилось самое худшее. Король немедленно послал за канцлером. Тот вошел — и увидел спину своего августейшего монарха.

— Канцлер, — сказал король, — приготовьтесь к страшному удару!

— Да, сир! — Канцлера охватила нервная дрожь.

— Сейчас вы увидите такое, чего никто еще не видел за всю историю Бародии.

Канцлер взволнованно ждал, не имея ни малейшего представления о том, что же произойдет. Минуту спустя ему почудилось, что палатка поплыла у него перед глазами, и он потерял сознание. Когда он пришел в себя, король лил ему на голову воду и шептал на ухо безыскусные слова утешения.

— О, ваше величество, ваше величество, — прошептал бедный канцлер. — Не знаю, что и сказать. Кто же это осмелился на такое ужасное деяние?

— Дурак этакий, а я откуда знаю? Уж не воображаете ли вы, что я бодрствовал, пока это надо мной совершали?

Канцлер оцепенел. Он привык, чтобы его называли дураком, но прежде он выслушивал это от владельца пары устрашающих рыжих бакенбард. Терпеть же подобное оскорбление от человека с располневшим и не внушающим доверия лицом он вовсе не был расположен. Но канцлер сдержался.

— Что же вы, ваше величество, намерены делать?

— Я предполагаю сделать следующее. При этом на вас ляжет тяжелая обязанность. Для начала объявите нашим воинам, что я занят беседой с могущественным волшебником и потому не могу предстать перед армией сегодня утром. К концу дня вы объявите, что волшебник открыл мне способ одержать победу над наглыми евралийцами, что ради победы я должен принести тяжкую жертву, но что для блага моего народа я не остановлюсь ни перед чем. Что жертва, которую я… Но что там за шум? — Раскатистый хохот сотрясал воздух снаружи. — В чем дело? Подите и посмотрите!

Канцлер вышел из палатки — и увидел.

Он вернулся к королю, пытаясь говорить небрежно:

— Там евралийцы подняли над своим лагерем забавную эмблему вместо флага, только и всего.

Вас это не развлечет.

— Мне не до развлечений, — сказал король. — Итак, вы скажете народу, что я… Ну вот, опять. Придется взглянуть, что же там такое. Приоткройте дверь, чтобы я мог все видеть, не будучи замеченным.

— Но это… Это вряд ли развеселит ваше величество.

— Вы считаете, что у меня нет чувства юмора? — рассердился король. — Немедленно откройте дверь!

Канцлер повиновался — и перед бародийским монархом предстали его собственные бакенбарды, которые развевались на ветру под государственным флагом Евралии. И тут наступил момент, когда королем невозможно было не восхищаться.

— Можете закрыть дверь, — обратился он к канцлеру. — Инструкции, которые я вам только что дал… отменяются. Дайте мне подумать. Вы тоже можете подумать. Если ваше предложение будет не совсем бессмысленным, скажете мне. — Он зашагал взад и вперед по палатке, остановился перед большим зеркалом. — Нет, — решил он, — с такой физиономией невозможно быть королем! Я отрекаюсь.

— Но, ваше величество, такое решение ужасно! Разве не могли бы ваше величество пожить где-нибудь в глуши, пока бакенбарды вашего величества не…

— Канцлер, — воскликнул король, — баки, которые развеваются там на ветру, были моим проклятием более сорока лет. Более сорока лет я вынужден был приспосабливать к ним свой характер, добрый и кроткий по натуре.

От носителя этих бакенбард требовалось быть высокомерным, нетерпеливым, невыносимым. Я играл роль, которая сперва казалась мне трудной, а последнее время, увы, становилась все легче и легче. То, что вы видели, никогда не было моей истинной натурой. Бародийцы всегда ждали от своего короля определенной сущности; если она исчезнет, народ просто растеряется. Иной я им не нужен. Да, канцлер, я отрекусь, не смотрите на меня так грустно. Я с величайшей радостью начну новую жизнь.

Но канцлер грустил отнюдь не о короле. Он грустил о себе: ведь, возможно, новый король захочет переменить канцлера…

— Но… чем же вы займетесь? Ведь ваши выдающиеся качества, которые могли бы украсить любого короля, не совсем подходят… ммм…

— Как мало вы меня знаете! Вы полагаете, у меня не хватит ума самому зарабатывать себе на жизнь? А я недавно обнаружил, что во мне пропал отличный свинопас!

— Свинопас?

— Да, который пасёт… ммм… свиней. Возможно, вы удивитесь, но недавно я беседовал с представителем этой профессии о его ремесле, и он не заподозрил правды. Работа на свежем воздухе — сплошное удовольствие. Попасешь — подоишь, попасешь — подоишь, и там день за днем. — Впервые в жизни канцлер увидел счастливую улыбку на лице своего повелителя. Король игриво хлопнул канцлера по спине и добавил: — Это мне весьма по вкусу! А вы объявите, что нынче ночью я пал в честном поединке от руки короля Евралии, и потому мои баки висят над королевской палаткой как символ его победы. — Он подмигнул канцлеру. — Ведь мог кто-то накануне украсть мой волшебный меч. Пошлю-ка я ноту королю Евралии, — сказал будущий свинопас, — сообщу о своем решении. Сегодня вечером, как стемнеет, выберусь из лагеря и начну новую жизнь. Пусть все отправляются по домам. Да, — спохватился он, — ведь часовой знает, что я вовсе не был убит ночью. Это осложняет дело.

— Думаю, — сказал канцлер, который мысленно уже видел, как возвращается домой, и ни за что не согласился бы допустить, чтобы его планы рухнули из-за какого-то часового, — думаю, что я сумею его убедить что вы были убиты ночью.

Письмо короля Бародии доставило Мерривигу большую радость. В нем объявлялась безоговорочная капитуляция и решение короля отречься от престола. Вместо него будет править его сын. Но королевский сын был вполне безобидный дурачок, и король Евралии мог ни о чем не беспокоиться. Мерривиг. призвал к себе своего канцлера и спросил, что говорит народ по поводу последних событий. Тот сообщил, что говорят разное. Одни рассказывают, что его величество с величайшей ловкостью пробрался ночью в палатку спящего бародийского короля и сбрил ему бакенбарды, прежде чем тот успел проснуться; другие — что евралийский король с несравненной храбростью бился с бародийским не на жизнь, а на смерть и унес с поля боя его бакенбарды в качестве трофея.

— Вот как! А что вы сказали?

Канцлер посмотрел на него укоризненно.

— Мне кажется, — сказал Мерривиг, — я припоминаю, что и в самом деле убил его. Вы меня поняли?

— Народ высоко ценит искусство вашего