Есенин - Василий Берг
Яков Блюмкин, левый эсер, сумевший выслужиться перед большевиками и ставший одним из создателей советской внешней разведки, был человеком Льва Троцкого, и потому в конце 1929 года его расстреляли как контрреволюционера. Но в 1923 году Блюмкин был «на взлете» – его приняли на службу в Иностранный отдел Объединенного государственного политического управления (ОГПУ) и готовили к работе резидентом на Ближнем Востоке. Есенин приятельствовал с Блюмкиным, который был своим человеком в литературных кругах (говорили, что ему было поручено присматривать за богемой). Согласно одной из версий гибели Есенина, поэт был убит Блюмкиным по приказу Троцкого, который узнал себя в образе кoмиccaрa Чeкиcтoвa есенинской «Cтрaны нeгoдяeв».
Чекистов обрисован в поэме ярко и хлестко. Взять хотя бы этот пассаж:
ЧЕКИСТОВ
Ха-ха!
Ты обозвал меня жидом?
Нет, Замарашкин!
Я гражданин из Веймара
И приехал сюда не как еврей,
А как обладающий даром
Укрощать дураков и зверей.
Я ругаюсь и буду упорно
Проклинать вас хоть тысячи лет,
Потому что…
Потому что хочу в уборную,
А уборных в России нет.
Странный и смешной вы народ!
Жили весь век свой нищими
И строили храмы Божии…
Да я б их давным-давно
Перестроил в места отхожие.
Ха-ха!
Троцкий, как известно, был обидчив и злопамятен, но достоверных свидетельств о его причастности к гибели Есенина нет, есть только предположения.
Но вернемся к ссоре Есенина с Мариенгофом. Некоторые исследователи считают ее причиной назревавший разрыв Есенина с имажинистами, а другие склонны винить во всем изменения в характере нашего героя, вызванные крушением надежд на мировую славу, бытовой неустроенностью и усугубляющимся пьянством. Возможно, что против Мариенгофа Есенина настраивала Галина Бениславская, у которой к Мясорубке[47] были свои счеты. Но, так или иначе, ссора получила продолжение весной 1924 года, когда Есенин, в пику «мариенгофскому» журналу «Гостиница для путешествующих в прекрасное» решил издавать журнал «Вольнодумец». 7 апреля 1924 Есенин подал в правление «Ассоциации вольнодумцев» заявление, в котором говорилось: «Совершенно не расходясь с группой и работая над журналом “Вольнодумец”, в который и приглашаю всю группу, в журнале же “Гостиница” из эстетических чувств и чувств личной обиды отказываюсь участвовать окончательно, тем более что он мариенгофский. Я капризно заявляю, почему Мар<иенгоф> напечатал себя на первой странице, а не меня».
«Вольнодумец» остался нереализованной задумкой, нужда в которой вскоре отпала, поскольку в августе того же года Есенин решил покончить с имажинизмом как с явлением. 31 августа в разделе «Письма в редакцию» газеты «Правда» было опубликовано письмо Сергея Есенина и Ивана Грузинова: «Мы, создатели имажинизма, доводим до всеобщего сведения, что группа “имажинисты” в доселе известном составе объявляется нами распущенной. Сергей Есенин. Иван Грузинов».
Скажем прямо – то была бесподобная и беспардонная наглость. Два человека взяли на себя смелость одним махом ликвидировать целое направление в поэзии, пусть даже и хиреющее.
Рюрик Ивнев, Анатолий Мариенгоф, Матвей Ройзман, Вадим Шершеневич и Николай Эрдман ответили Есенину 9 сентября в журнале «Новый зритель», издаваемом Московским отделом народного образования:
«В “Правде” письмом в редакцию Сергей Есенин заявил, что он распускает группу имажинистов.
Развязность и безответственность этого заявления вынуждает нас опровергнуть это заявление. Хотя С. Есенин и был одним из подписавших первую декларацию имажинизма, но он никогда не являлся идеологом имажинизма, свидетельством чему является отсутствие у Есенина хотя бы одной теоретической статьи.
Есенин примыкал к нашей идеологии, поскольку она ему была удобна, и мы никогда в нем, вечно отказывавшемся от своего слова, не были уверены, как в своем соратнике.
После известного всем инцидента, завершившегося судом ЦБ журналистов над Есениным и К°, у группы наметилось внутреннее расхождение с Есениным, и она принуждена была отмежеваться от него, что и сделала, передав письмо заведующему лит. отделом “Известий” Б. В. Гиммельфарбу 15 мая с/г. Есенин в нашем представлении безнадежно болен психически и физически, и это единственное оправдание его поступков.
Детальное изложение взаимоотношений Есенина с имажинистами будет напечатано в № 5 “Гостиницы для путешествующих в прекрасном”, официальном органе имажинистов, где, кстати, Есенин давно исключен из числа сотрудников.
Таким образом, “роспуск” имажинизма является лишь лишним доказательством собственной распущенности Есенина».
«Известный всем инцидент», о котором упоминается в письме, произошел вечером 20 ноября 1923 года в пивной на углу Мясницкой улицы и Чистопрудного бульвара, где Сергей Есенин, Алексей Ганин, Сергей Клычков и Петр Орешин за ужином обсуждали проблемы, касавшиеся издания задуманного ими журнала «Россияне», предназначенного для публикации произведений крестьянских поэтов (Есенина потянуло из «Стойла Пегаса» в старое «крестьянское» стойло). Поэты говорили громко, в частности – рассуждали о засилье лиц еврейской национальности в русской литературе. Кто-то из посетителей привел с улицы постового милиционера, который доставил поэтов в сорок седьмое отделение милиции.
В сохранившемся протоколе допроса Есенина сказано: «Сидел в пивной с приятелями, говорили о русской литературе. Я увидел типа, который прислушивался к нашему разговору. Я сказал приятелю, чтобы он ему плеснул в ухо пивом, после этого тип встал и пошел, позвал милицию. Это вызвало в нас недоразумение и иронию. Я сказал: “Вот таких мы понимаем”, – и начали спорить, во время разговоров про литературу упоминали частично т. т. Троцкого и Каменева и говорили относительно их только с хорошей стороны, то, что они-то нас и поддерживают. О евреях в разговоре поминали только, что они в русской литературе не хозяева и понимают в таковой в тысячу раз хуже, чем в черной бирже, где большой процент евреев обитает как специалистов. Когда милиционер по предложению неизвестного гражданина предложил нам идти, и мы, расплатившись, последовали за милиционером в отделение милиции. Идя в отделен<ие> милиц<ии>, неизвестный гр-н назвал нас “мужичье”, “русские хамы”. И вот, когда была нарушена интернациональная черта национальности словами этого гражданина, мы, некоторые из товарищей, назвали его жидовской мордой. Больше ничего показать не имею».
«Тип», который прислушивался к разговору, оказался комендантом и ответственным контролером Московского совета производственных объединений Марком Родкиным, уроженцем города Дусны Виленской губернии.
Было заведено уголовное дело, вошедшее в историю как «Дело четырех поэтов». Инцидент привел к ожесточенной травле Есенина и его приятелей в советской прессе. Самые рьяные критиканы требовали полного запрета на издание произведений всех фигурантов дела и осуждения их как «врагов революции» (с учетом количества лиц еврейской национальности в руководящих органах советской власти той поры, любое антисемитское замечание и впрямь можно было рассматривать как контрреволюционное).
30 ноября Есенин,
