Когда-то тому назад... Сказки английских писателей - Джон Рескин

— Этот хлеб пекли в доме у маленьких Линденов, — сказал Пак, вонзая в него свои белые зубы. — Узнаю руку миссис Винсей. — Он ел, неторопливо прожевывая каждый кусок, совсем как старик Хобден, и, так же, как и тот, не уронил ни единой крошки.

В окнах дома маленьких Линденов вспыхнуло солнце, и небо над долиной, освободившись от облаков, стало еще недвижнее и теплее.

— Хм… Холодное Железо, — начал Пак. Дан и Юна с нетерпением ждали рассказа. — Люди относятся к железу легкомысленно. Они вешают подкову на дверь и забывают перевернуть её задом наперед. Потом, может, через день, а может, через год, в дом проскальзывают Жители Холмов, находят грудного младенца, спящего в колыбели, и…

— О! Я знаю! — воскликнула Юна. — Они похищают его и вместо него подбрасывают другого.

— Никогда! — твердо возразил Пак. — Родители сами плохо заботятся о своем ребенке, забывают о его существовании, а потом сваливают вину на кого-то. Отсюда и идут разговоры о подброшенных детях. Не верьте им. Будь моя воля, я посадил бы таких родителей на телегу, возил бы по деревням и сек бы плетьми.

— Но ведь сейчас так не делают, — сказала Юна.

— Что не делают? Не секут плетьми или не забывают о своих детях? Ну-у, знаешь.

Люди меняются не скоро, как и земля. Жители Холмов не занимаются подменой детей. Они на цыпочках входят в дом, окружают спящего младенца и вьются вокруг него, напевая и нашептывая ему то заклинание, то заговор, — словно это посвистывает чайник. А через много лет, когда ребенок вырастет, он станет вести себя не как все люди, но это принесет ему только несчастье. Поэтому я не разрешал и не разрешу ходить к младенцам из окрестных домов. Так я однажды и заявил сэру Гюону[10].

— А кто такой сэр Гюон? — спросил Дан, и Пак с немым удивлением повернулся к мальчику.

— Сэр Гюон из Бордо стал королем фей после Оберона. Когда-то он был храбрым рыцарем, но потом пропал по пути в Вавилон[11]. Это было очень давно. Вы знаете стишок «Сколько миль до Вавилона»?

— Еще бы! — воскликнул Дан зардевшись.

— Так вот, сэр Гюон и этот стишок — ровесники. Но вернемся к младенцам, которых якобы подбрасывают. Я сказал как-то сэру Гюону (мы тогда стояли здесь же, среди папоротника, и утро тогда было такое же, как сегодня): «Если уж вам так хочется влиять на людей и помогать им, а насколько я знаю, именно таково ваше желание, почему бы вам, заключив честную сделку, не взять к себе какого-нибудь грудного младенца и не воспитать его здесь, среди Жителей Холмов, вдали от Холодного Железа, как это делал в прежние времена Оберон. Тогда вы могли бы предуготовить ребенку замечательную судьбу и потом послать обратно к людям». — «Что прошло, то миновало, — ответил мне сэр Гюон. — У нас же, боюсь, ничего не выйдет. Во-первых, младенца надо взять так, чтобы не причинить зла ни ему самому, ни отцу, ни матери. Во-вторых, младенец должен родиться вдали от Холодного Железа, то есть в доме, где нет и никогда не было ни одного железного предмета. И наконец, в-третьих, его надо будет держать вдали от железа до тех самых пор, пока мы не позволим ему найти свою судьбу. Нет, все это очень не просто». Сэр Гюон погрузился в размышления и поехал прочь. Он ведь раньше был человеком.

Как-то раз, накануне дня Одина[12], я оказался на рынке Льюиса и видел, как там продавали рабов — так же, как сейчас на Робертсбриджском рынке продают свиней. Вся разница состояла в том, что у свиней кольцо было в носу, а у рабов — на шее.

— Какое еще кольцо? — спросил Дан.

— Кольцо из Холодного Железа, в четыре пальца шириной и один толщиной, похожее на кольцо для метания, но только с замком, который защелкивался, когда кольцо надевали на шею раба. Владельцы здешней кузницы продавали много таких колец. Они упаковывали их в ящики, пересыпали дубовыми опилками и рассылали по всем уголкам Старой Англии. И вот на этом рынке какой-то фермер из Уильда купил себе рабыню с младенцем. Младенец, думал фермер, будет лишь мешать ей перегонять скот, и это ему не понравилось.

— Сам он скот! — воскликнула Юна и ударила босой пяткой по воротам.

Фермер был в претензии на работорговца. Но тут подала голос сама женщина.

«Это вовсе и не мой ребенок, — сказала она. — Я взяла его у одной рабыни из нашей партии, бедняжка вчера умерла».

«Тогда я отнесу его в церковь, — сказал фермер, — пусть сделают из него монаха. А мы отправимся домой».

Смеркалось. Фермер крадучись подошел к церкви и положил ребенка на землю у церковных ворот. Когда он уходил, втянув голову в плечи, я дохнул холодом ему вслед, и с тех пор, я слышал, никакой огонь не мог его согреть. Еще бы! Это и неудивительно! Потом я растормошил ребенка и со всех ног помчался с ним сюда, на Холмы.

Было раннее утро, и роса еще не успела обсохнуть. Наступал день Тора[13] — такой же день, как сегодня. Я принес ребенка сюда, а все Жители Холмов столпились вокруг и стали с любопытством его рассматривать.

«Ты все-таки принес младенца», — сказал сэр Гюон, разглядывая его, как обычный человек.

«Да, — ответил я, — и желудок его пуст».

Ребенок кричал во все горло, требуя еды.

«Чей он?» — спросил сэр Гюон, когда наши женщины унесли младенца внутрь Холмов, чтобы покормить.

«Может быть, об этом знает Полная Луна, может — Утренняя Звезда, я же не знаю. При лунном свете я сумел разглядеть только одно — это непорочный младенец и клейма на нем нет. Я ручаюсь, что он родился вдали от Холодного Железа, в хижине под соломенной крышей. Взяв его, я не причинил зла ни отцу, ни матери, ни ребенку, потому что мать его, невольница, умерла».

«Все к лучшему, Робин, — сказал сэр Гюон. — Тем меньше будет он стремиться уйти от нас. Мы предуготовим ему прекрасную судьбу, и он будет влиять на людей и помогать им, чего мы всегда так хотели».

Тут появилась жена сэра Гюона и увела его внутрь Холмов позабавиться чудесными проделками малыша.

— А кто была его жена? — спросил Дан.

— Леди Эсклермонд. Раньше она была простой женщиной, ню потом тоже стала феей. Меня маленькие дети не очень-то интересовали — я видел их предостаточно, — поэтому я остался на холме. Вскоре я услыхал тяжелые