Все началось с развода - Анна Томченко
— Не возвращайся — прошептал Альберт, я послушно кивнула.
— Не вернусь. Но наверное, все-таки честно могу сказать, что простила. Своё горе ты выпил до дна.
Я не знала, что будет, я не представляла, как сложится наша жизнь дальше.
Но первый раз я столкнулась с Еленой на похоронах свекрови, которая ушла после долгой болезни. Я знала, как больно Альберту, как он метался бешеным зверем от того, что мать уходит, я знала, как больно свекрови, поэтому была с ней.
До самого конца.
И даже когда Альберт приехал в больницу, я все равно держала её руку.
Тогда я на её похоронах познакомилась, точнее, не познакомилась, а впервые увидела Елену. Она стояла хрупкая, тонкая. В чёрном закрытом платье. У неё были светло-русые волосы с золотым отливом. Его большие глаза. Она плакала, дрожала. Наклонялась к гробу, шептала, что очень, очень любит бабушку.
А я отводила глаза.
Но это было через много лет потом.
А сейчас, после дня рождения Мити, была старая кондитерская, из которой по утрам ароматно пахло ванилью. А на душе приятно грела корица. В эту кондитерскую меня привозил Альберт после работы, когда мы были ещё очень молоды, когда ещё Зиночка была маленькой. Альберт привозил меня, заказывал школьное пирожное, ставил передо мной большую кружку какао.
Сейчас эта кондитерская выглядела по-другому, называлась три пончика. И имела ряд красивых аккуратных столиков на летней террасе.
За один из которых и подсел Альберт. Поставил передо мной школьное пирожное, большой стаканчик с какао и вздохнул, и я подхватила аккуратную тонкую ложечку, отколупнула с краю пирожное и запустила в рот.
Нет, мы не были вместе, мы не жили вместе, мы просто были рядом, потому что поврозь невозможно. Нет мы не собирались съезжаться. Мы не заговаривали ни о каком браке, мы не заговаривали ни о каком прошлом.
Сейчас передо мной сидел другой мужчина, не тот Альберт, от которого я уходила, не тот, в которого я влюбилась много лет назад. Я не знала, правильно ли поступаю. Ведь получилось так, что наша жизнь по-прежнему была поделена надвое: у него дочь. У меня сын, дочь, внук.
Свадьба Гордея, который женился на моей помощнице Настеньке. И Гордей не собирался никак менять свою жизнь, потому что уже слишком давно был вместо отца в фирме. А ещё я ждала, когда он обрадует новостями о том, что Настя забеременела.
У нас были две параллельные жизни, и пересекались они только в точках, когда мы оказывались вместе, например, как сейчас.
И было бы неправильно сказать, что мы должны сойтись, все должно измениться нет. Мы два абсолютно разных человека, которые никогда не были до этого знакомы.
— Кофе здесь отвратительный. — Тихо сказал Альберт, опуская глаза.
Я пожала плечами.
— И пирожное, если что, так себе, — заметила вполне миролюбиво и отодвинула от себя тарелку Альберт вздохнул, взлохматил волосы.
— Все умудрились испортить.
— Ине говори, — поддержала я и, подняв осторожный, несмелый взгляд на когда-то мужа, на бывшего мужа, а теперь на незнакомца произнесла: — Но я эти пирожные пеку лучше, приедешь?
Он приезжал ко мне, когда-то оставался с ночёвкой. Дарил ромашки, пионы, иногда ждал меня возле дома с этими здоровыми букетами, а я никогда не спрашивала, что будет дальше.
Я никогда не хотела, чтобы он делал выбор между мной и ребёнком, но если бы у него не стояло этого выбора, я бы не могла быть рядом, если бы он предал еще и девочку, которая стала свидетельством его злости, глупости, бесчестия, я бы не ‘смогла сидеть с ним, ездить с ним по цветочным, проводить с ним вечера.
Я бы его презирала, а так я им восхищалась, он взял на себя ответственность за все и даже за меня.
Это была немного странная жизнь, которая никак не подходила под понятие счастливого финала, но и я, и Альберт прекрасно знали, какую цену мы платили за это. И для него это было наказанием, потому что он разрывался: с одной стороны, у него была я, а с другой стороны был ребёнок.
И она росла, была очень смешная, ласковая, я иногда подслушивала, как он разговаривал с ней по телефону:
— Папочка, папочка, ты видел мой дневник? Папочка, посмотри, вот видишь. А
здесь у меня математика и геометрия, как ты и хотел, видишь одни пятёрки.
— Я тобой горжусь... — скупо, с затаённой нежностью произносил Альберт:
— А я тебя обожаю, папуль.
Она не была плохой, она не была противной, она была его. Иногда в её голосе звучали мои интонации, от чего меня перетряхивало. Но как бы это по-глупому не звучало, я не испытывала к ней зла, ненависти.
Наверное, я просто заблокировала в себе эти чувства, и это не означало, что, если их не было, я была готова с ней видеться.
Нет, мы так и жили.
Ещё через пару лет у Гордея родилась дочь. Маленькая, розовенькая, назвали Амелией. А потом Митя женился. На хрупкой скрипачке из консерватории, которую приводил ко мне знакомиться и многозначительно бросал на меня колючие взгляды, как будто бы ждал какой-то оценки, но она была чудесная. И он был чудесен, выросший, смешной, с характером упрямым, и не было в нём ничего от того маленького мальчика, который бегал по дому и требовал, чтобы ему починили машинки.
Зина с Даней после свадьбы Мити все же переехали окончательно в Москву. Мы созванивались с дочерью, виделись, я приезжала к ним в столицу. Гладила её по плечам, обещала, что все будет хорошо, она и сама понимала, что все и так хорошо, просто не совсем как у людей, просто немного по-другому.
Но чего уж на самом деле никто не ожидал так это того, что знакомиться я буду с Еленой в восемьдесят седьмую весну Альберта.
После одной из майских ночей, когда я вдруг поняла, что он не дышит.
У него случился инсульт во сне. Ему было восемьдесят семь, за плечами у нас была длинная разношёрстная жизнь, в которой смешалось все и любовь, и отчаяние, и какая-то горечь, и много радости, романтики, нежности.
А я утром даже не поняла этого.
Как глупая сидела, пыталась перевернуть его на себя,
