Рискованная игра Сталина: в поисках союзников против Гитлера, 1930-1936 гг. - Майкл Джабара Карлей

Потемкин отправил в Москву описание событий, которые привели к ратификации. Это довольно необычный документ, так как из него становится понятно, насколько тесно советское посольство, Потемкин и его коллеги сотрудничали с теми, кто их поддерживал. «Мы поставили себе несколько задач, — писал Потемкин в депеше Крестинскому. — Во-первых, нам нужно было должным образом подготовить выступления таких защитников пакта, как Эррио, Бастид, Фланден. Во-вторых, необходимо было предупредить возможность таких официальных интерпретаций пакта, которые ослабили бы его международно-политическое значение. В-третьих, нашей заботой было, насколько возможно, ускорить ратификацию пакта Палатой и передачу его на обсуждение Сената. Наконец, в-четвертых, мы считали необходимым надлежащей работой в кругах Сената и правительства, обеспечить благополучное прохождение пакта через Сенат».

Затем шел этот выдающийся и «совершенно секретный» абзац, в котором говорилось о сотрудничестве с Эррио в подготовке его вмешательства в Палате депутатов:

«Выступление Эррио подготовлялось путем нескольких моих личных бесед с нашим лионским другом и при активном содействии аппарата полпредства — т[оварища] Соколина, бюро печати и военных работников полпредства… Накануне своей речи в Палате Эррио просидел у нас [в посольстве. — М. К.] около 2 часов, внимательно знакомясь с представленными ему материалами, выслушивая объяснения по ним и делая для себя необходимые выписки. После своего выступления Эррио жаловался мне, что его речь оказалась, по мнению некоторых, слишком “профессорской” и чересчур перегруженной материалом. Не подлежит сомнению, однако, что она явилась центральным моментом дебатов о пакте, и что по некоторым вопросам, — как, например, о мирной политике СССР, о наших вооруженных силах, о старых долгах, о новых кредитах для СССР, — выдвинула положения, представляющие для нас крупную политическую ценность. Достаточно внимательно отнесся к нашим объяснениям и Бастид, речь которого, — не только продуманная, но и достаточно смелая, — произвела в Палате и в политических кругах достаточно сильное впечатление. Многими было отмечено, что Бастид подчеркивал единодушие комиссии по иностранным делам в оценке франко-советского пакта и достаточно явно отмежевался от прогерманских тенденций, которые ранее ему приписывались. Наконец, что касается Фландена, то Вам известно содержание своих бесед с ним, подготовлявших его выступление. Нельзя не признать, что в своей речи нынешний министр иностранных дел учел нашу точку зрения».

Потемкин также отчитался об обеде в посольстве, на котором Эррио встретился с Титулеску, чехословацким посланником в Париже Штефаном Осуским, членом кабинета Сарро Анри Гернутом и турецким министром Арасом. Это было одно из многочисленных мероприятий, организованных Потемкиным для подготовки дебатов по ратификации. Читателям станет понятно, что в Париже существовала большая сеть влиятельных людей, настроенных просоветски. Конкретно на этой встрече разгорелась жаркая дискуссия о том, как пакт о взаимопомощи будет сочетаться с Восточным пактом. Пусть Потемкин расскажет, что произошло: «Эррио доказывал, что в случае отсутствия единогласия в Совете Лиги Наций по вопросу о признании Германии агрессором против СССР Франция обязана руководиться мнением на этот счет гарантов Локарно — Англии и Италии. Титулеску запальчиво возражал, напоминая Эррио, что сама Лига Наций, в связи с итало-абиссинским конфликтом, вступила на путь применения санкций к агрессору, минуя формальную процедуру вотума с учетом наличия или отсутствия единогласия. Я со своей стороны предложил формулу, подчеркивавшую суверенное право Франции решать по своему усмотрению вопрос о наличии агрессии и вытекающих отсюда обязательствах помощи — лишь учитывая заключения гарантов Локарно по этому вопросу, но отнюдь не подчиняя себя заранее и механически их решению».

Лаваль, Леже и другие хотели выставить на пути к договору максимальное количество препятствий, а Потемкин пытался вытащить их из чащи. Читатели также могли заметить, что Титулеску все еще активно поддерживал коллективную безопасность. Он одерживал победу над всеми присутствующими, и Эррио обещал передать его аргументы Фландену.

Затем стороны начали обсуждать ратификацию в Сенате. Дельбос, Эррио, Фланден и Сарро были настроены оптимистично. Сенат не станет противиться ратификации, если ее одобрила Палата депутатов. Поль-Бонкур не был в этом так уверен. «Быть может, Бонкур старается немножко нас попугать, — высказал предположение Потемкин, — и придать себе самому, как защитнику пакта и организатору его поддержки, особую значительность в наших глазах, — принимает озабоченный вид, говоря с нами о предстоящих дебатах в Сенате, и предупреждает, что дело обойдется не без борьбы»[1261]. Потемкин добавил, что он собирается встретиться за ужином с Ивом Летроке, главой Сената, с Эррио, с промышленником Эрнестом Мерсье, выступавшим в поддержку ратификации, и многими другими «для создания в Сенате нужной нам атмосферы». У Потемкина было удивительно много полезных контактов — представителей французской политической элиты.

Непонятно, что думать о Фландене. 1 марта он отправил телеграмму Франсуа-Понсе в Берлин и велел ему договориться об аудиенции у Гитлера, чтобы обсудить франко-германский союз. Фланден также предложил передать франко-советский пакт на арбитраж в Гаагский трибунал. Фланден неожиданно утратил мужество? Франция из «основы советской политики» превратилась в «опасное место». О Гаагском трибунале услышал Литвинов. Читатели легко могут представить себе его реакцию. «Заверения Фландена и Сарро в быстром прохождении пакта через Сенат меня не очень успокаивают, — писал нарком Потемкину. — Многочисленные противники пакта выводят теперь на театр военных действий всю свою тяжелую артиллерию, первым орудием которой я считаю интервью [Франсуа-Понсе. — М. К.] Гитлера. Предупреждение Поль-Бонкура заслуживает серьезного внимания, тем более что я где-то читал, будто сам Фланден говорил о своем намерении обратиться в Гаагский трибунал. Предлагаю Вам следить за положением и сигнализировать нам всякое усиление позиции противников. Я сейчас обдумываю вопрос, не следует ли нам обратиться к Фландену и Сарро с более крепким предостережением против дальнейших проволочек. Я не уверен в том, что мы не предпочитаем сами порвать пакт, чем соглашаться на гаагскую волокиту, которая даст возможность Франции вновь сделать пакт объектом торговли с Германией».

Литвинов был циничен, но кто стал бы его за это винить? Он полагал, что наибольший эффект произвела речь Бастида, а не Эррио[1262]. Счел бы он возможным похвалить коммуниста Пери?

Рейнский кризис. Ратификация советско-французского пакта

Оптимизм, в котором пребывало советское правительство после отставки Лаваля, продлился недолго. Вначале он начал иссякать из-за борьбы за ратификацию пакта, а затем, через две недели, произошла настоящая катастрофа, которая положила ему конец. 7 марта Гитлер отказался выполнять Локарнские соглашения, и вермахт