Гнев изгнанника - Монти Джей

— Если ты еще раз хотя бы подышишь рядом с моей семьей, — рычу я, и мой голос звучит низко и злобно. — Я убью тебя. понял? Я выпотрошу тебя, Окли.

Шок на его лице начинает испаряться, уступая место гневу. Он вытирает кровь с разбитого носа и прищуривает глаза, глядя на меня. Его рука сжимается в кулак, из губы капает кровь.

— С тобой покончено, гребаный ублюдок.

Не давая ему пошевелиться или наброситься на меня, я снова кидаюсь на него, огонь горит в моих венах, белый и ослепительный.

Красный цвет застилает мое зрение. Я не позволю ему выжить в этом огне.

На этот раз он заплатит жизнью за то, что поднял на меня свои грязные руки.

Но прежде чем я успеваю это сделать, сильная рука обхватывает меня за талию, отталкивает назад и прижимает к твердой груди. Я сопротивляюсь, тяжело дышу, сердце колотится.

— Отпусти меня! Отпусти меня, блять, сейчас же!

— Заучка, — низкий хриплый голос Джуда доносится до моего уха, мягкий, но твердый.

Моя нога ударяет Окли в грудь, прежде чем меня разворачивают, и я оказываюсь прижата спиной к противоположной стене. Джуд встает передо мной, его тело – барьер между мной и его другом.

— Ты его защищаешь? — шиплю я, вдавливая ладони ему в спину. — Ты больной ублюд…

Смех Окли раздается у меня у самой кожи, перебивая мои слова.

— О, Джуд. Как я мог не догадаться, что ты бросишься играть в героя, как только узнаешь? — его голос пропитан насмешкой. — Ты так отчаянно хочешь сбросить шкуру волка, что превратился в жалкую овечку.

Мои глаза слегка расширяются, шок пронизывает меня, когда я смотрю на затылок Джуда. Его мышцы напрягаются под тонкой тканью футболки, кулаки сжимаются по бокам.

Что он только что сказал?

— Оукс, — предупреждает Джуд холодным, резким тоном. — Собери в себе все остатки достоинства и убирайся отсюда.

— Какой же ты размазня, — Окли поднимает руки, притворяясь невинным. — Если бы я знал, что она тебе нравится, я бы раньше тебе все рассказал. Сделал бы тебе одолжение, чувак. Ты бы знал, какая она уз…

Громкий грохот раздается в воздухе, не давая ему закончить фразу.

Я вздрагиваю от шума, задерживая дыхание, когда фотографии, висящие в коридоре, падают на пол, разбиваясь о плитку. Руки Джуда превращаются в размытое пятно, когда он с силой, от которой дрожит весь дом, бросает Окли в стену.

Гипсокартон крошится от удара, и за плечами Окли появляется рваная дыра, когда его тело отбрасывается назад. Предплечья Джуда напряжены, на них выступили вены, ярость волнами исходит от него, ощутимая, электрическая. Его пальцы сжимают футболку Окли, скручивая ткань так, что она почти душит его.

— Только попробуй закончить эту фразу.

Это смертельная, тихая угроза.

И впервые я замечаю это – страх, мелькнувший в глазах Окли. Его самонадеянная ухмылка исчезает, а с лица спадает бравада, оставляя только острую реальность ярости Джуда, устремленную на него.

Одним быстрым движением Джуд оттаскивает его от стены и бросает на пол, как будто он ничего не весит. Окли с глухим стуком падает на твердый пол, стонет, пытаясь встать на ноги.

— Убирайся, — рычит Джуд. — Пока я не дал ей закончить то, что она начала.

Я стою, застыв, наблюдая за всем этим, а пульс стучит в ушах. Прилив ярости, который удерживал меня на ногах, исчезает, и я теряю равновесие, как будто пол провалился под ногами.

Это не паника.

Это удушающая черная дыра, всасывающая весь свет, пожирающая все, пока не остается ничего, кроме тьмы. Мой разум закручивается, распадается на части, и как бы я ни пыталась удержаться, нити выскальзывают из моих пальцев.

Окли ускользает, его усмешка замазана кровью, и он исчезает в толпе. Но я не могу сосредоточиться на нем, больше не могу. Есть что-то гораздо более удушающее, чем моя ненависть к нему – что-то, что сжимает мою грудь, как тиски.

Джуд.

Он не был соучастником.

Он не знал.

Я зря его ненавидела, зря отталкивала, наказывала за преступление, которого он не совершал.

Ярость, за которую я цеплялась, ложь, оправдывающая расстояние между нами, рушится в прах, разлетаясь вслед за этой жестокой реальностью. Ее тяжесть давит на меня, так тяжело, что кажется, будто сам воздух превратился в осколки стекла, слишком острые, чтобы их можно было вдохнуть.

Я не могу дышать, черт возьми.

— Фи, посмотри на меня.

Голос Джуда прорезает безумие, но этого недостаточно. Я все еще падаю в спираль, разваливаясь на части. Мои руки дрожат, пальцы трепещут, когда я пытаюсь ухватиться за что-то твердое, что сможет удержать меня.

Затем его теплые и твердые руки ложатся на меня, обнимая мое лицо. Его глаза, похожие на грозовые тучи, мерцают от беспокойства, ища мои, бурные голубые вихри, смешанные с темным, тяжелым весом грозовых облаков.

Они напоминают мне небо сразу после ливня, такую бурю, которая оставляет мир мокрым и дрожащим, но тихим, почти спокойным. Моменты сразу после того, как дождь перестает идти, когда все кажется на грани разрушения, но еще не разрушилось.

— Ты не знал, — выдавливаю я, слова едва слышны, разбиваясь между нами. — Ты не знал, Джуд…

Вес этих слов обрушивается на меня, как приливная волна, моя грудь сжимается от осознания того, что я наделала.

Я превратила Джуда Синклера в изгнанника, и все зря.

Натравила на него копов, и все зря.

Его семейный дом сгорел дотла из-за лжи.

Моей ложью.

— Заучка, послушай меня…

— Я не могу, — выдыхаю я, качая головой. Паника бурлит внутри меня, чувство вины поднимается, как наводнение. — Не могу. Не здесь. Мне нужно уйти.

Я пытаюсь вырваться из его объятий, но Джуд не отпускает меня.

Его руки скользят к моим волосам, пальцы запутываются в длинных прядях, удерживая меня на месте. Прижимая мою спину к стене, он остается непоколебимым перед моей паникой.

Я физически не могу дышать под тяжестью его взгляда.

Мне нужно, чтобы в них жила ненависть, чистая и абсолютная, потому что она заслуживает места в моей душе. Он заслуживает того, чтобы я презирала его за то, что сделала, за то, что сотворила с ним, но вместо этого я чувствую только темную, дикую печаль,