Осень по договору: Жена на шесть месяцев - Ива Шелест

— Знаю.

— Не хочешь домой?

— Хочу к Соне. Скучаю по ней ужасно. Но не хочу... — я запнулась, не зная, как объяснить.

— Не хочешь, чтобы все изменилось?

— Да.

Он лег рядом, притянул меня к себе:

— Ника, послушай меня. Что произошло между нами здесь не исчезнет оттого, что мы сядем в самолет. Это часть нас теперь.

— Откуда такая уверенность?

— Потому что некоторые вещи меняют человека навсегда.

Мы собирались быстро и молча. Я складывала в чемодан подарки для Сони — духи, шарф от Hermès, книгу о Лувре с красивыми иллюстрациями. Глеб паковал свои вещи с привычной деловой четкостью, но я видела, как он время от времени останавливается, глядя на что-то за окном.

— О чем думаешь? — спросила я.

— О том, что привык планировать все наперед. А эти четыре дня научили меня жить сегодняшним днем.

— И как ощущения?

— Непривычно. Но... правильно.

В аэропорту мы почти не разговаривали. Регистрация, досмотр, ожидание в зале вылета — все как у обычных туристов, которые заканчивают отпуск. Только мы заканчивали не отпуск, а время, когда могли быть честными с собой.

В самолете мы сидели рядом, держались за руки над подлокотником и смотрели, как под крылом исчезает французская земля. Париж превратился в игрушечный город, потом в пятно на карте, потом исчез совсем.

Полет прошел быстро. Мы дремали, пили кофе, читали журналы. Обычные занятия обычных пассажиров. Но иногда наши взгляды встречались, и в этих взглядах было понимание — мы возвращаемся другими людьми.

Дома нас встретили Анна Петровна и Соня. Дочь повисла у меня на шее, забрасывая вопросами:

— Мам! Ну рассказывай скорей! Как там? Что видели? Что ели? Привезли что-нибудь?

— Потом, солнышко. Дай хотя бы переодеться.

Но Соня была неумолима. Пришлось тут же, в гостиной, доставать подарки.

— Ого! — Соня прижимала духи к груди. — Это же настоящие французские! Спасибо!

— А вам как? — спросила Анна Петровна, когда Соня убежала примерять шарф от Hermès. — Понравилось?

— Потрясающе, — ответила я, опускаясь в кресло. — Я до сих пор не могу поверить, что это было со мной.

Глеб тихо улыбался, наблюдая за моим восторгом. В домашней одежде он казался моложе, а в глазах была та же мягкость, что и в Париже.

— Ну давайте же, рассказывайте! — настаивала Анна Петровна. — Что больше всего впечатлило?

— Все, — вздохнула я. — Эйфелева башня на рассвете. Лувр с его бесконечными залами. Круиз по Сене...

— А самое романтичное место? — лукаво улыбнулась Анна Петровна.

Я почувствовала, как щеки заливает румянцем.

— Монмартр вечером. Улочки, освещенные фонарями, уличные музыканты, художники... Как будто попадаешь в фильм.

— А еда как?

— Невероятная! Круассаны, которые тают во рту, сыры с названиями, которые я до сих пор не могу произнести, вино...

Соня вернулась, уже в новом шарфе, и устроилась рядом со мной на диване.

— Расскажи подробнее! Про башню, про музеи, про все!

Я рассказывала, а Глеб время от времени добавлял детали. Мы говорили, как настоящие супруги, которые делятся воспоминаниями о совместном путешествии. И почти забыли, что все это — часть нашего договора.

— А завтра снова на работу? — спросила Анна Петровна.

— Завтра снова на работу, — кивнул Глеб.

— Жалко, что отпуск закончился, — вздохнула Соня. — Но хорошо, что вы привезли столько классных фоток!

Мы показывали фотографии на телефоне — Эйфелева башня, виды с Сены, залы Лувра. На каждой второй фотографии мы были вместе — обнимались, смеялись, смотрели друг на друга так, как смотрят влюбленные.

— Красивая пара, — заметила Анна Петровна.

Я почувствовала, как снова краснею. А Глеб просто кивнул, как будто это было само собой разумеющимся.

Вечером мы ужинали на кухне — обычный домашний ужин, совсем не похожий на изысканные рестораны Парижа. Но мне было хорошо. Уютно. Правильно.

— Завтра начинается новая неделя, — сказал Глеб, когда Соня ушла делать уроки.

— Да. Снова офис, проекты, отчеты...

— Ника, — он накрыл мою руку своей, — то, что было в Париже...

— Останется в Париже? — перебила я.

— Нет. Останется с нами.

Я смотрела в его глаза и видела ту же растерянность, что чувствовала сама. Мы не планировали влюбляться. Не планировали, что игра в семью станет настоящей. Но что-то изменилось — кардинально и необратимо.

Через час я отправилась к себе в спальню — отдельную спальню, как было прописано в договоре. Приняла душ, переоделась в домашнее. В зеркале отражалась женщина со светящимися глазами и загорелой от парижского солнца кожей. Я выглядела счастливой.

Впервые за много лет — по-настоящему счастливой.

Лежа в постели, я вспоминала последние четыре дня. Утренний кофе на террасе с видом на Эйфелеву башню. Прогулки по набережной Сены, когда Глеб рассказывал о своем детстве. Вечерний круиз, когда мы сидели так близко, что я чувствовала его дыхание. Момент в Лувре, когда он потерял меня и нашел с таким облегчением в глазах, как будто я действительно была самым важным человеком в его жизни.

И я поняла — больше не могу притворяться, что не люблю его.

Люблю. Несмотря на то, что это не входило в наши планы. Несмотря на то, что через пять месяцев мы должны развестись. Несмотря на то, что наши отношения начались как деловая сделка.

Я влюбилась в мужчину, который показал мне Париж. Который терпеливо объяснял Соне математику. Который смотрел на меня так, словно я была произведением искусства.

И теперь не знала, что с этим делать.

За окном шумел ночной город — далекий гул машин, редкие голоса прохожих. В соседней комнате, в своей спальне лежал Глеб и, возможно, думал о том же самом.

Я почти засыпала, когда услышала тихий стук в дверь.

— Мам? — Соня приоткрыла дверь. — Ты не спишь?

— Заходи, солнышко.

Она села на край кровати, и я увидела, что у нее странное выражение лица — смущенное и одновременно встревоженное.

— Что случилось?

— Мам, — Соня помолчала, подбирая слова. — Когда вы были в Париже... звонил папа.

Все во мне оборвалось. Дмитрий. Мой бывший муж, который не объявлялся уже два года.

— Звонил папа, — повторила Соня тихо, и в ее голосе была растерянность четырнадцатилетней девочки, которая не