Бывший муж. Я хочу нас вернуть - Анастасия Дмитриевна Петрова
— И всё же… Может, лезу не в своё дело, но Сашу надо оградить от неё. Я понимаю, он взрослый, но мы-то знаем. Мы столкнулись с её жестокостью. Она неадекватная, Юль. Там были проблемы с финансовыми потоками, перераспределили бюджет… И сколько всего вылезло. Махинации, драка, волосы выдрала Полине Фирсовой, а потом Полинке кто-то машину поджег. Мы почти уверены, что это была она. Больная. Полный капец.
В горле встаёт тяжёлый ком. Я знала, что Алёна далеко не ангел, но чтобы настолько… И ведь эта женщина так долго имела доступ к моему ребёнку, могла влиять на неё, нашёптывать что угодно.
— Я сейчас очень тороплюсь, Юльчик. Давай встретимся, как в старые добрые, посидим. Хорошо?
Она записывает мой новый номер, мы договариваемся о будущем ужине. А я уже знаю — на той встрече мне придётся вытащить всё. Узнать, на что способна эта женщина. И понять, как успеть вытащить Карину из её круга, пока не стало слишком поздно.
Глава 48
Саша
— Выбрала уже? — спрашиваю дочь, которая ведёт себя крайне настороженно и тихо.
— Кажется, я всё здесь пробовала, — уныло тянет она.
— Может, другое место?
— Нет, мне нравится вид, — отрывается от меню и смотрит в панорамные окна ресторана, выходящие на Москву-реку.
Понимаю, что беседа не клеится. Да и сам не особо представляю, как начать. Я бы в лоб стрельнул, но Юля попросила быть деликатным. Хотя мы с Кариной никогда не скрывали ведь друг от друга нутро. Или это только я, идиот, так думал?
— Нам пиццу «Неаполитана», — озвучиваю я подошедшему официанту, — пасту с морепродуктами и орзо с белыми грибами. Из напитков… — задумываясь, листаю меню.
— Два молочных коктейля, ванильный и шоколадный, и чашку эспрессо, — слышу голос дочери, отдающий лёгкой улыбкой.
Вскидываю взгляд, а она смотрит на меня. Официант повторяет заказ и быстро уходит.
— Я и не думала, что ты помнишь, пап, — тянет дочь и вертит в руках салфетку.
— Конечно, помню, это же была наша традиция.
Дарю ей в ответ улыбку. Но потухшие глаза Карины дают отчётливо понять, что проблема глубоко внутри.
— Дочка, — начинаю я, а она даже немного напрягается, — я хотел извиниться…
Глаза Карины вспыхивают удивлением, а я надеюсь, что делаю правильно.
— За то, что оставил тебя одну.
Коротко озвучиваю, а она сглатывает и опускает взгляд.
— Я была не одна, а с Алёной.
Сжимаю челюсти, но стараюсь не реагировать жёстко.
— Но без меня. А родитель я, правда же? Моя вина в том, что я не уследил за тем, что происходит, — аккуратно продолжаю, а руки Карины начинают трястись, — я…
— Почему вы развелись с мамой, пап? — резко перебивает она меня и посылает испытующий взгляд.
Сложный вопрос с простым ответом.
— Потому что я… — усмехаюсь с горечью, потому что внутри от этого вопроса, как брошенный пёс, скулит сердце, — потому что я перестал ценить твою маму.
Карина внимательно смотрит.
— Ты правда изменил ей? — спрашивает она. — Алёна рассказывала, что…
— Нет, — коротко отрезаю, на что Карина вновь потупляет взгляд. — Я не изменял твоей маме. У нас были проблемы. Я был крайне недоволен тем, что мама так яростно занималась фондом. Мне хотелось, чтобы она была только наша, понимаешь? Я не понимал причин, зачем ей это всё сдалось, а поговорить не хватило ума. Но, Карин, сейчас я каждую секунду жалею, что был настолько глуп и погряз в манипуляциях другого человека. Алёна оказалась именно таким человеком, который манипулятивным способом въедается в голову и программирует тебя на то, что нужно ей. И, видимо, ей нужны были мы. И да, я не перекладываю сейчас на неё вину — просто она нашла наши слабые места. Поэтому, дочь, порой важно поговорить. Мы с твоей мамой этого не сделали. Точнее, я отрезал любую возможность к разговору, Карин. Поэтому не делай моих ошибок — давай начистоту, чтобы мы с мамой могли тебе помочь, — заканчиваю свою речь, глядя на дочь, которая застыла, слушая меня.
— Ты, получается, опять любишь маму? — спрашивает она как-то ошарашенно. Посылаю в неё подобие улыбки.
— Я и не переставал её любить. Приправил силу этих чувств своим недовольством и мнимой ненавистью. Но навсегда… — мотаю головой, уводя взгляд на водную гладь за окнами, — мне нужна лишь одна женщина.
Я впервые открываюсь дочери. А правильнее сказать, я впервые открываюсь в отношении Юли. Озвученные слова словно набирают силу, потому что наконец сформулированы. Мысленно они не имеют такой власти, как сказанные вслух.
— А мама? — тихо спрашивает Карина. — Она же… она, наверное, нас обоих не примет, да? — усмехается Карина.
А я быстро смещаю фокус с себя, чтобы не потерять возможность.
— Тебя она и не вычёркивала, — мягко указываю. — Сердце твоей матери на самом деле никогда и не теряло тебя. Да, уверен, ей было больно и обидно. Но ты её первый ребёнок. Ты не знаешь, как она тебя ждала, не представляешь, как хотела этой встречи. Как разговаривала с животом. Я-то всё думал, что она мне бормочет, а она с тобой беседы вела. Карин, ты сделала выводы, но так и не поняла, что родители — это единственные люди, которые могут любить безусловно. Невзирая на ошибки и обиды. Конечно, я утрирую, и в других семьях может быть иначе, но не в нашей.
Карина вытирает слёзы той самой салфеткой с рук, а я останавливаю, давая ей передышку.
— Это я виновата, пап, — вскидывает глаза с такой болью, что вдруг аж колет в груди.
— В чём? — нахмурившись, интересуюсь.
— Как-то раз, после того как мама снова завела разговор про мои волосы, я психанула и… — она громко всхлипывает, — мы сильно разругались. Я вышла из дома, а там Алёна. Мне показалось, что она первая искренне интересуется, что со мной. А ещё она сказала, что у меня красивая причёска и мне идёт. Это сейчас я понемногу понимаю и, смотря на фото, осознаю, каким ужасом это было, но тогда вдруг показалось, что она мой друг. А мама…
Карина чем больше говорит, тем сильнее её начинает трясти.
— Я согласен, — киваю, перебивая,
