Первый раунд - Грейс Райли
— Пуговицу? — Я бросаю взгляд на предмет. — Я-то думала, ей никто играть не захочет.
— Тому, у кого пуговица, везет больше всех, — объясняет Джеймс. — Следующая по удаче — туфелька.
— И сегодня ею играю я, — хрустнув пальцами, говорит Иззи. — В прошлом году ты меня просто разнес!
— А какая фигурка приносит неудачу? — спрашиваю я.
— Солдатик.
Я качаю головой.
— Три пацана — и ни один не хочет играть солдатиком?
— Потому что он проклят, — сухо говорит Ричард с дивана.
У него под боком пристроилась Сандра. Они единственные смотрят фильм, который идет по телевизору, — «Эта замечательная жизнь»39. На меня нахлынули эмоции: раньше мы с мамой смотрели его в дайнере. Когда я была маленькой, мама любила это кино, как и классику в целом — в музыке, в искусстве, в моде. После ухода отца ей было больно смотреть его, и я никогда не настаивала. Сейчас я вижу его на экране впервые за много лет.
Я подавляю грусть и заставляю себя вернуться к игре.
— На мой взгляд, справедливее всего сложить фишки в центр поля и одновременно схватить кто что успеет, — предлагает Сандра.
— Мам, ты хочешь, чтобы Себ опять чуть не придушил Купера? — округляет глаза Джеймс.
— В играх, как в любви, все средства хороши, — хитро улыбается она.
— Все верно, счастье мое, — говорит Ричард, целуя жену в губы.
Джеймс морщится, а я улыбаюсь. Весь вечер у меня в груди тоскливо, но приятно щемит. Мы поужинали тем, что обычно едят на завтрак, — судя по всему, это была семейная традиция Каллаханов в сочельник, но она напомнила мне о дайнере. Я никогда не проводила время с родными в такой большой уютной компании — даже до ухода отца мы отмечали праздники втроем. Братьев и сестер, которых можно дразнить и радовать, у меня тоже нет — ни старших, ни младших.
— Так, ну ладно, — говорит Джеймс, складывая «фишки» в центр поля. — На счет «три». Раз, дв… Купер!
34
Джеймс
После того как бьет полночь, я несу Бекс в кровать.
От девушки пахнет сливочным ликером, щеки раскраснелись, губы приоткрыты. Она не слишком трезвая, да и я тоже — чем дольше мы играли, тем больше алкоголя подливали в горячий шоколад. А играли мы много часов — когда Купер явно жульнически победил, полностью обанкротив Себа и Бекс, родители уже давным-давно ушли спать.
Как я и ожидал, Бекс чудесно вписалась в мою семью. Мама ее обожает. И отец тоже будет, когда проведет с ней побольше времени. Бекс невозможно не любить — да, я предвзят, но я так считаю.
Я бережно укладываю девушку в постель и снимаю с нее свитер: чтобы не перегрелась ночью. Когда я отхожу, чтобы аккуратно сложить его и оставить на столе, Бекс тихонько хнычет и тянется за мной. На девушке остаются пушистые носки с маленькими пингвинами в рождественских шапочках — почти такие же милые, как светящиеся сережки в виде елок, которые она носила сегодня.
— Пора спать, — шепчу я, поглаживая Бекс по спутанным волосам. — А то Санта не придет.
Она касается ладонью моей щеки.
— Когда-нибудь скажешь это нашим детям.
— Бекс, — беспомощно произношу я.
Она так прекрасна, что щемит в груди. Ее глаза цвета шоколада каждый день смотрят на меня во снах — и, просыпаясь, я благодарю весь мир за то, что могу видеть их и в жизни.
— Я люблю тебя, — шепчет Бекс так тихо, что это кажется мне игрой воображения. Но девушка смотрит на меня, и глаза ее сияют такой уверенностью, что у меня не остается сомнений: она правда призналась мне в чувствах.
— И я тебя люблю, — выдыхаю я, крепко обнимая Бекс и зарываясь пальцами ей в волосы.
Девушка обхватывает меня за спину, и мы долго лежим так, вдыхая запах друг друга. Отстранившись, я замечаю, что по щеке Бекс бежит слеза. Нежно смахнув ее, я целую девушку в губы.
— Покажи, как сильно меня любишь, — тихо просит Бекс. — Пожалуйста, Джеймс, покажи…
Она стягивает с себя футболку и откидывает в сторону, тут же вздрогнув от холода. Я поудобнее укладываю девушку в постель и укрываю нас обоих одеялом. Я целую ее, не в силах остановиться, и каждый раз, когда мои губы касаются ее кожи, Бекс шепчет мне что-то ласковое.
«Я люблю тебя» — только эти слова у меня в мыслях и на губах, когда наши тела переплетаются. «Я люблю тебя». «Я люблю тебя». Я произношу эту фразу столько раз, что уже не могу говорить, — лишь хватаю ртом воздух. Бекс тихо смеется мне в шею и улыбается, целуя меня и двигаясь вместе со мной в прохладной тишине спальни. Я осознаю, что мы не одни в доме и, хоть мне так и кажется, не одни во всем мире, но этот момент только наш. Я нахожусь там, где вырос, вместе с семьей, которую защитил бы ценой собственной жизни, но впервые так сильно ощущаю, что действительно, по-настоящему, всей душой нахожусь дома. Только сейчас. Только с Беккет.
Если бы мне пришлось выбирать одного-единственного человека, чтобы быть с ним рядом, любить его и провести с ним всю свою жизнь, я бы выбрал Бекс.
Мы долго лежим, тесно прижавшись друг к другу, и в какой-то момент я осознаю, что дыхание девушки становится спокойным и ровным. Я нежно целую ее в лоб и выхожу из нее. Бекс утыкается лицом мне в грудь, устраиваясь поудобнее и зевая.
Нет, мы не одни в мире. Но сейчас, рядом с ней под одеялом, мне кажется, что мы находимся в отдельной, собственной маленькой вселенной.
— Когда-нибудь я скажу это нашим детям, — шепчу я, чувствуя, как от одной лишь мысли у меня учащается стук сердца. — Потому что я твой. Навсегда.
35
Бекс
Оказывается, рождественское утро куда приятнее, когда находишься в доме, полном людей, а парень рядом с тобой накануне признался тебе в любви… и сказал, что он твой. Видимо, когда Джеймс произнес эти слова, он думал, что я уже уснула, — но ошибся.
Я все утро валяюсь на диване в обнимку с Джеймсом, глядя, как его семья открывает подарки под инструментальную рождественскую музыку. Все вокруг шутят и смеются, и улыбка не сходит с моего лица. Братья и сестра Джеймса приятно удивили меня, подарив мини-штатив и альбом фотографий Энни Лейбовиц. Джеймс был просто в восторге от купленной ему мною кожаной спортивной сумки с гравировкой — я тут же написала Лоре и поблагодарила ее за помощь в выборе.
Джеймс протягивает мне небольшую голубую коробочку.
— А это тебе, принцесса.
Я смотрю на него, краснея, — как и всегда, когда он называет меня так на людях. Глаза у Джеймса сверкают, и я тут же понимаю, что он потратил на меня огромную сумму. Этот оттенок голубого я сразу узнаю — думаю, он знаком любой женщине в Америке.
Едва я открываю коробочку, как на мои колени падают очень милые сережки в виде футбольных мячей. Однако больше внимания привлекает великолепная пара бриллиантовых колец, лежащих на бархате.
— Джеймс, это… это слишком, — шепчу я.
— Тебе нравятся?
Я киваю, касаясь одной из серег-колец ногтем. Она такая утонченная, милая и просто идеальная — достаточно крупная, чтобы ее можно было заметить, но не слишком броская. Страшно и подумать, сколько Джеймс потратил на эти серьги, — особенно после фотоаппарата.
— Остальное для меня значения не имеет, — улыбается Джеймс.
— Ты слишком добр ко мне, — говорю я, аккуратно вынимая одну из сережек и надевая ее. — Иззи, ты помогла Джеймсу их выбрать?
— Не-а, — отвечает она. — Это он сам. Целый час пропадал в «Тиффани». В День Иззи!
Я целую Джеймса в щеку и вставляю в ухо вторую сережку.
— Спасибо. Но после такого подарка можешь до конца жизни мне ничего не покупать.
Лежащий на коленях телефон вибрирует. Я не глядя отвечаю: накануне вечером я звонила маме, чтобы поздравить с Рождеством, но она не взяла трубку.
— Привет, мам.