Ты (не) выйдешь за меня (СИ) - Лефлер Арина

Миша настойчиво жмет на звонок. Я стою рядом с дверью, прислонившись к стене спиной, и молча елозю по лицу ладонью, размазывая слезы и сопли.

— Люда, открывай, я знаю, что ты дома.

Его голос проникает в квартиру глухо и почти не слышно, но я слышу его и засовываю в рот кулак, чтобы не разреветься еще сильнее. Перед глазами картина из кафе, как эта стерва гладит ладонь Миши и ехидно улыбается, демонстрируя, кто хозяйка этого мужика. моего Миши.

— Люда, я не уйду, пока мы не поговорим, скоро приедут родители с дачи, волнуются, почему ты не берешь трубку.

Ага, значит, один из звонков родительский.

В подъезде скрипит соседняя дверь. Время выгула соседской овчарки.

Черт!

— Добрый вечер, Елена Николаевна, — раздается за дверью.

Миша знаком с нашей соседкой? Какой кошмар!

— Здравствуй, Мишенька, — отвечает ему елейный голос соседки.

Господи, что теперь будет?

Не хочу, чтобы наши отношения стали достоянием гласности и обсуждались на лавочке у подъезда. Мысли отвлекают от саможаления меня любимой. Сбежать не успела, значит, придется разговаривать и ставить все точки над i.

Я кабанчиком бегу в ванную и начинаю умываться холодной водой.

Но попробуй убери следы моего рева!

Снова звонок и стук в дверь.

— Люда, я считаю до десяти и ухожу.

И я открываю дверь, и с рыданиями оказываюсь в его объятиях.

— Ну ты чего? Ты чего, глупенькая моя? Чего ревешь? Глянь, глаза на мокром месте, лицо распухло. А театр? Люся! Как с таким в театр?

Миша прижимает меня крепко и целует лицо, нос, распухшие губы.

— Мы не идем в театр… — заикаюсь сквозь слезы. — Я билеты выкинула.

Скулю в грудь, Мишина рубашка уже мокрая от моих слез и соплей. А он терпеливо ждет, когда я выревусь.

Начинаю всхлипывать успокаиваясь. Он ведет меня в комнату. Садится на диван и усаживает меня на свои колени. Баюкает, словно маленькую девочку.

— Рассказывай, почему ты ревешь белугой, не пускаешь меня в дом, в чем я провинился? За что ты лишила меня счастливого шанса посетить театр?

Вижу в его глазах смешинки.

Он еще и смеется!

— Я в кофейне была с Машей.

— Значит, мне не показалось, — демонстративно смотрит в мое декольте, сует туда нос и целует кожу.

— Что не показалось? — вспыхиваю в момент.

— Твой белый сарафан в окне, — свободная рука уже на коленке под сарафаном гладит мою ногу.

Миша вздыхает и кивает на уже не совсем белый сарафан.

На нем следы моей губнушки и черные потеки от туши. Не заметила, как вытирала накрашенные глаза.

Глава 51

Михаил

— Ты там с этой был, не знаю, как ее, — ворчит моя сердечная заноза. — Очень эффектная брюнетка, между прочим.

Я при этих словах, кажется, скривился. Сомнительный комплимент из Люсиных уст звучит как провокация, и я на нее не ведусь. С невозмутимым видом продолжаю нашу беседу.

— И что?

— И ничего.

Как же это унизительно. Все, что сейчас происходит унизительно и для меня, и для нее.

Кажется, к такому выводу прихожу не только я.

У Люси вспыхивают щеки, и она прячет свое пылающее лицо на моей груди.

Ведет себя, как маленький ребенок, ей богу.

Сказано, с кем поведешься, так тебе и надо. Не зря малышей учит, сама еще совсем малышка.

— Ревнючка моя. Это наши заказчики из районного центра. У них салон мебели неплохой, продажи хорошие. Юра попросил помочь наладить связи и присоединиться к деловому кофетайму.

Вру безбожно. Никакой не деловой кофетайм, нужно бы сразу все сказать, как есть, но не могу. Не сейчас. Не поворачивается язык Люсе сказать об этой нелепой связи. Но я знаю, что продолжения отношений с Алей не будет однозначно. Никогда.

— Я заметила, как ты скучал, смотрел на часы и в окно пялился все время.

— Да, потому что мне сегодня в театр надо было идти с одной очень вкусной блондиночкой, — целую Люсю за ушком.

— Ага, блондиночкой, — Люсины глаза загораются мстительным огнем, — и поэтому брюнеточка гладила твою руку, а ты сидел и балдел.

Люся вскакивает резко с моих колен. Я не успеваю ее схватить, цепляю край сарафана, но она выдергивает его из моих рук, разворачивается и передо мной уже не жалкий маленький котенок, которого хочется погладить и пожалеть, а злая ощерившаяся кошка.

Глаза мечут молнии, ноздри раздуваются, на щеках полыхает опасный румянец. Красный маникюр на длинных ногтях выглядит угрожающе.

— Я люблю блондинок, — успеваю сказать вдогонку и замолкаю.

Любуюсь своей любимой. В гневе она еще прекраснее.

— И много? — она не говорит, скорее, шипит.

— Что? — недоумеваю и пожимаю плечами.

— Я спрашиваю, блондинок у тебя много? Есть? — знакомая с детства поза древнегреческой амфоры из нашего музея предстает в Люсином исполнении.

— Одна, — уже рявкаю я.

Лучшая защита в нападении? Я не только знаю, но еще и умею!

До меня доходит, что я несу какую-то ахинею. А еще понимаю, чтобы усмирить мою Люсю, как и любую девушку, как минимум нужно поцеловать, а как максимум… Еще не знаю, но узнаю методом тыка…

И так мне нравится мой метод.

А еще.

Колечко бы сейчас не помешало, только оно дома лежит, я же из кафе на работу только заскочил, а потом сюда сразу, потому что сразу неладное заподозрил, когда сарафан в окне похожий на Люсин увидел, и когда она на звонок дважды не ответила.

— Да нету у меня блондинок, одна она у меня — ты. Я тебя люблю, нахер мне все блондинки России, когда мне одна уже весь мозг выклевала за один вечер так, что уже никаких птичек не захочется.

Мы замираем.

В глазах Люси недоумение и недоверие.

Она сжимается и, кажется, становится ниже росточком, хотя, и так маленькая, ладненькая. Глаза опасно блестят, распухшие губки поджаты.

Кто-то сказал, что такая всегда останется щенком, а я бы добавил от себя: и никогда не станет взрослой расчетливой сукой.

Меня прошибает пот, я вскакиваю с дивана, протягиваю в растерянности к ней руку.

И понимаю, что я просрал свой шанс на романтичное признание в своих чувствах.

Вот так промежду прочим объясниться в любви своей девушке, это просто зашквар.

Полный абзац.

Обвал всех акций на бирже будущих семейных отношений.

Глава 52

Люся отмирает первая.

— Зачем?.. — растерянно лепечет, ищет глазами по комнате за что бы зацепиться взглядом.

И такое в ее лице расстройство, как будто я расстаться предложил.

Да ешкин кот!

Я срываюсь, в один шаг пересекаю комнату, оказываюсь рядом и хватаю Люсю в охапку.

— Прости, что так, ой дурак, хотел же по-другому, — горячечно целую лицо нос губы.

Кажется, это у нас уже вошло в привычку: так целоваться.

Косипорю постоянно, как пацан какой-то, твою мать, правду в народе говорят, что в двадцать лет ума нет и не будет, а мне уже тридцатник. Ну хоть с деньгами попал в струю, вроде бы.

— Люсь, поехали отдыхать, срочно, а? — поднимаю ладонями лицо и заглядываю в глаза.

А в них испуг.

Что я такого сказал? Что я сказал не так?

Ну люблю же, люблю.

Нежно целую припухшие губы.

Жду в ответ хоть слово, но Люся утыкается в мою грудь и молча обнимает меня. Прижимается так крепко, что не оторвать, даже если очень постараться.

Так и стоим посреди комнаты, сцепившись. И молчим.

В замочной скважине входной двери шурудит ключ, и в коридоре слышится знакомый голос.

— О, мать, у нас кажись гости, — громко пыхтит Петр Васильевич.

Предупредительный какой у меня будущий тесть. Не захочешь услышать, все равно услышишь.

Мы отскакиваем с Люсей друг от друга. Не сговариваясь, идем в коридор навстречу родителям.

— Мишенька, здравствуй, — елейным голосом приветствует меня Нина Павловна.

— Добрый вечер! — киваю и смотрю на Люсю.

Капец, видок! Сейчас теща увидит и будет потом на меня волком всю жизнь смотреть. Я ж гад, такой, дочечку обижаю.