Сдавайся, это любовь… - Евсения Медведева
– Глупо? Глупо думать, что я вновь позволю себя втянуть в то дерьмо, в котором плавала с ним столько лет! Глупо, если он надеется, что меня можно напугать. Глупо думать, что я начну воевать с ним за прошлое, потому что теперь-то я знаю, что единственное, за что нужно драться – будущее. А его он у меня больше не отберёт. Нет, Аня! Меня уже нечем пугать. Нечем!
– Хорошо, – подруга обняла меня крепко-крепко в попытке забрать хоть малую толику той истерики, что готова была взорваться в любой момент. Она ласково перебирала растрепавшиеся волосы, подушечками пальцев бегала вдоль позвоночника и ласково дула на мочку уха. Я закрыла глаза и позволила себя раскачивать, как маленькую девочку. – Тогда как Чибисов понял, что пора превращаться в супермена?
– Не знаю. Может, почувствовал?
– Люсь, ты что – нашла раритет с членом, который ещё способен не только воспринимать информацию ушами, но и чувствовать? Он ментально сексуален, подруга.
– Никого я не нашла. И нечего его идеализировать, – бросилась к раковине, открыла кран с ледяной водой и сунула голову под струю. Так быстрее! Мне нужно прийти в себя, нужно вновь вспомнить, как дышать, думать и жить. – Я сегодня увидела в его глазах огонь, Ань. Знаешь, а его пламя другое. Оно синее, опасное и, возможно, даже смертельное. Там буря, страсть, эмоции и желание! А мне это не нужно. У меня все тело в шрамах от прошлого кострища, понимаешь? Поэтому забудь о Чибисове. Он нам не помощник, а для меня – не пара. Он мент с пламенем в глазах, только эту стихию я не знаю. Проще к Баранову вернуться, чем шкуру свою изувеченную под новые пытки подставлять.
– Ты дуешь на воду, подруга, – Аня протянула мне полотенце, чтобы прекратить поток воды, что стекал с волос прямо под пиджак.
– Я буду дуть на кого хошь, Лисичка, лишь бы снова не оказаться на том балконе. Поэтому забудь про Чибисова. И мне надо забыть! Прости, но мне пора.
Наверное, было глупо сбегать от Аньки сейчас. Надо было перенести все свои дела, но единственное, что я выучила за эти годы – работай, и не будет времени на ерунду. Поэтому и отправилась туда, где время растворяется, теряет свою важность. Чужие жизни заполняют мою душу, вытесняя бесполезные слёзы, душевные разговоры и никому не нужные терзания.
И понеслась… Трель телефона была бесконечной, а ворох бумаг, что таскала мне секретарь, неприличным. И очнулась я, лишь когда за окном уже было совсем темно, а офис поразил меня гулкой тишиной. И лишь тоооненькая еле слышная трель моего сотового из сумки раздражала мгновение покоя.
– Да!
– Люсь, там в чате истерика. Не читаешь, что ли? – я не сразу узнала голос старшей по подъезду. – Грозятся участкового вызвать. Уже половина двенадцатого, а у тебя ремонт!
– Маш, какой ремонт? Я ещё на работе… – мысли до сих пор были в рабочих бумагах, поэтому я не сразу поняла, чего она от меня хочет.
– А муж твой где?
– Маша, вызывай ментов…
Глава 20
Кирилл
– Кирилл, – Гера был, как всегда, в своем репертуаре. Долго и излишне внимательно всматривался в мои глаза, а потом с напыщенной вальяжностью толкнул в мою сторону папку по столу. – От меня ты, наверное, редко слышишь похвалу, в основном – обещание скорейшего увольнения, но все же интересно до чёртиков: ты уже не зеленый сержант, не жалко? За десять лет сделать такую мощную карьеру – это ещё уметь надо. Немногие к тридцати четырем годам умудряются потаскать майорские погоны. А ты смог.
– Ну, потаскал же, – я с нескрываемой жадностью принялся перелистывать пожелтевшие странички старого дела, из-за которого чуть пробкой не вылетел из органов. – Пусть и другие поносят.
– И все же, Чибисов, может, расскажешь, какого хера тебе опять Баранов понадобился?
– Бяша в городе, – невесело хохотнул я, когда взгляд зацепился за до боли знакомую фамилию. – Орлов…
– Вот-вот… – Гера распахнул окно в своем кабинете, сел на подоконник и закурил. – Давай, Чибисов, рассказывай, а то ты меня знаешь: чесотка начинается, когда мимо какая-нибудь интересная информация проскальзывает. Не доводи до греха или до аллергии. Пожалей старика.
– Я… Вроде как… – а что я? Если честно, то я сам не понимал, что хочу сказать. Что-то важное крутилось на кончике языка, но мысли были словно бесформенные, неясные, поглощенные этим старым делом, что я впал в ступор. Но, очевидно, друг обо мне знал намного больше.
– Про Курочкину и ваш стихийный роман я в курсе, – усмехнулся Гера. – Губа не дура у тебя, надо сказать, в такую женщину втюхался…
– А с чего ты взял, что я втюхался? – отложил папку, наблюдая за тем, как Керезь изо всех сил пытается держать серьезное лицо.
– А иначе бы ты не стал влезать в это дерьмо, брат. Когда мужчина добровольно входит в смрадную жижу, от которой будет непросто отмыться, то это может означать только одно: бубенцы зазвонили в ритме Мендельсона.
– А с чего ты взял, что я хочу влезть в это дело?
Эх, Гера… Он всегда был моим кумиром, с тех времен, когда мы сапоги топтали, отдавая гражданский долг в армии. Я был совсем зелёный, загремевший на службу после отчисления из академии, а они с Мироном – уже взрослые и сильно побитые жизнью. Если бы не Керезь, то после дембеля я бы вряд ли восстановился в академии, и вряд ли уехал бы из родного Питера. Эти двое настолько отпечатались в моей памяти, что уже через пару месяцев я перевелся в местную академию и променял уютную двушку в центре северной столицы на общагу в не очень уютной окраине Уральской столицы. Так мы и дружим до сих пор.
