Сдавайся, это любовь… - Евсения Медведева
Как только красный от моих нотаций Ванька пулей выскочил из машины, я смогла наконец-то выдохнуть. Откинула голову на подголовник сиденья и попыталась заставить сердце не выпрыгивать из груди. Слишком много чувств, эмоций и проблем! Я просто не вывожу эту концентрацию. Внутри постоянно что-то взрывается, кровь то приливает, то застывает кристалликами льда.
– Баранов… Грёбаный ты хрен с горы! – лупила ладонями по рулю, наслаждаясь пекучей болью, что растекалась по коже. – Какого лешего ты опять вернулся? Сука! Сука!
Я дёрнула рычаг и вырулила с парковки. Сейчас меня может понять только один человек. Только один.
Влетела я в кабинет Анечки Лисицыной с такой скоростью, что она взвизгнула и, запнувшись о ступеньку гинекологического кресла, рухнула на пол прямо у моих ног.
– Люсинда! – она хныкала и потирала красные ладони. – Ты умом тронулась, что ли?
– Тронулась! Да! Я точно тронулась умом! Как я сама об этом не подумала? И этот гребаный Чибисов мне приснился, уж слишком он идеальный какой-то вырисовывается, и Баранов со своей ебучей ухмылкой…
– Кто? – Аня застыла, позабыв и про стекающую с разбитой коленки кровь, и про красные ладони, а потом и вовсе опустилась на кушетку. – Люся, скажи, что это я тронулась.
– Я бы так этого хотела! – те боль и дикое напряжение, что концентрировались в глазах, вдруг исчезли. Растворились… Их смыло бурным потоком слез. Признаться, я уже и не помнила, когда плакала в последний раз.
Ан нет…
Помнила.
Когда лежала в больнице, перебинтованная с ног до головы! Вот тогда я рыдала навзрыд до рези в горле. Орала, захлебывалась слезами, соплями и собственной беспомощностью. Тогда я, будучи прикованной к кровати, позволила себе вдоволь испить всю горечь ощущения, когда от тебя уже ничего не зависит. Я была куклой, сломанной, подавленной, выброшенной на обочину жизни. Потому что оказалось, что жизнь моя украдена, присвоена и уже давно мне не принадлежит. Её забрали, отняли, как игрушку в песочнице у ребенка. Но тогда у меня хватило сил отвоевать свои права на счастье, любовь и возможность делать то, что хочу. А теперь?
А теперь в носу вновь появился противный запах прелости болотистой и гари, потому как от моего прошлого смердит так, что голова кружится, а страх выходит на первый план, скрывая всё разумное, логичное и правильное. Инстинкты. Голые инстинкты выживания. Он – все тот же волк, а я – все та же овечка?
– Зачем он вернулся? Ему мало того, что наворотил? Мало, что от него отвернулись все в этом городе? – Аня стирала мои слезы и обнимала. Крепко, как тогда… В карете скорой помощи.
– Я не знаю.
Закрыла ладонями лицо, пытаясь прекратить красочный поток воспоминаний прошлого: сухие горячие ладони на своей шее, длинные мужские пальцы, нарочно пережимающие венки, хлесткие болезненные слова, ярость в его глазах и искаженная гневом ухмылка…
«Я убью тебя! Мила, я убью тебя, матерью клянусь, если ты ещё раз заикнешься про развод! Смотри… Как удобно! Восьмой этаж. Всего несколько секунд полёта, и от тебя не останется ничего… Пустое место ты. Поэтому смирись и улыбайся. Ты же знаешь, как я люблю, когда моя Милочка улыбается…»
Это были последние слова, которые я помню. А дальше… Все как в тумане. Балкон, тихий уютный дворик в типичном спальном районе, сочные кроны кустов сирени и встревоженная стая ворон… Крик, визг и оглушительный удар… А потом? Потом все кончилось. Я обрела покой и тишину. Пялилась в тёмное небо, считала яркие вспышки мигалок кареты скорой помощи и пыталась улыбнуться. Дура? Ещё какая… Это моя жизнь. Моя…
А теперь он снова рядом. Мы вновь дышим одним воздухом, и я вновь борюсь с желанием обернуться, чтобы проверить, что за мной никто не следит… Мне хватило лишь мгновения, чтобы понять, что Антон вернулся не просто так. Всего пары секунд, пока Кирилл не спрятал меня за своей спиной, чтобы вспомнить кривую ухмылку, преследовавшую меня каждую ночь на протяжении долгих лет.
– Сидоров опять угодил в участок, – на выдохе начала говорить, чтобы хоть на миг ощутить облегчение… – Я, естественно, примчалась за ним, а там… Там Чибисов.
– Это который распущенный мерзавец? – Анька на миг позволила себе улыбнуться. – Погоди, Люсенька, он что, из полиции?
– Да… А потом пришел их начальник, а следом и Баранов.
– И что? Ты с ним говорила? Он тебя обидел? Что он тебе сказал? Ну, не молчи, Люся!!!! Не молчи…
– Меня спас мой персональный супермен, – я скатилась по холодной кафельной стене на пол. – Он ничего не знал, просто взял и вывел меня из кабинета на виду у своего начальника.
– И Баранов позволил?
– Мне в какой-то момент показалось, что это Чибисов великодушно позволил этому ублюдку не сдохнуть в его кабинете, когда тот руку мою схватил, – смотрела на запястье, где из-под браслета часов выглядывала россыпь шрамов. Они уже давно меня не пугают. Скорее наоборот, я научилась с ними жить и помнить, что может быть и хуже. Всегда может быть хуже.
– Ты ему все рассказала? – Аня от удивления закрыла рот ладонями.
– Нет, конечно! Никто не знает!
– Расскажи! – Лисицына словно озверела, вцепилась в меня руками и стала трясти, как куклу. – Люся, расскажи!
– Нет! Это было условием. Ты же помнишь, Анечка? Помнишь, – перехватила её руки и притянула к себе так близко, что носы наши касались друг друга. – Ты все помнишь? Или хочешь снова те тридцать кругов ада? Тебе же тоже досталось тогда, что, забыла уже? Тогда вот он – наш персональный демон, в городе! Быстро тебе напомнит, что унизить и уничтожить жизнь ему так же просто, как почистить пупок. А потом он возьмёт этот комочек и выбросит к херам собачьим. Потому что мы с тобой для него – пустое место.
– Люся, десять лет прошло. Этому придурку больше нечем тебя шантажировать. Витька же уже…
– Аня!!!! – взвыла я, вскакивая с пола. – Никто об этом не узнает. Никто! И если ты хочешь сохранить нашу дружбу, то забудешь обо всем. Анечка, умоляю. Просто давай забудем?
– Люся, это глупо.
