Все началось с развода (СИ) - Томченко Анна
У Альберта всегда были очень сильные руки, такие, что он сжимал почти всегда безумно крепко, но никогда за всю жизнь ни разу он не сделал мне больно.
— Пусти, пусти, — задыхаясь выкрикивала я, чтобы вывернуться у него из рук.
Я дёрнула в итоге одной ногой и постаралась зарядить ему в пах. Но вместо этого он перехватил за колено мою ногу и резко склонившись поцеловал нежную кожу.
— Что ты орёшь? Вот что ты орёшь, — хмельно усмехаясь, спросил Альберт. И перехватил меня посильнее. — Что ты орёшь? А что ж, когда ты была со мной всю жизнь, ты так не всхлипывала и не визжала, что ж ты все время благопристойной была, — рычал он, продолжая напор.
Его руки шарили по моему телу, как хозяйские, а я понимала, что ещё одно движение и у меня случится ну, по меньшей мере инфаркт.
— Не смей так делать, не поступай так со мной, нет. Я твоя бывшая жена, —взвизгнула я, выгибаясь дугой, так, что Альберта даже отбросило на мгновение.
Я снова дёрнулась, потянулась рукой к подушке и на этот раз зарядила прямо по лицу мужу.
— Да прекрати дёргаться. Не обижу. — Жарко выдохнув мне в шею, произнёс Альберт, и его губы больно сжали мою кожу там, где сонная артерия.
— Не надо, — взвизгнула я, не понимая, какого черта он со мной делал, зачем, зачем, для чего. Ему не нужно было это ничего, он нашёл себе молодую девку. — У тебя баба беременная, пусти!
Мне казалось, что в какой-то момент я ужом вывернусь у него из рук и свалюсь с другой стороны кровати, но вместо этого я ощутила себя уже ближе к изголовью.
Я металась и лупила ладонями Альберта по груди.
— Да прекрати ты, — распахнутая рубашка показывала бугрящиеся вены на шее, на ключицах. — Прекрати, что ты, как маленькая, ноешь, не обижу, ты же знаешь, не обижу. — Рычал на меня муж, совсем потеряв контроль над собой.
Это белая горячка была, это однозначно белая горячка была, да не мог в нормальном состоянии Альберт до такого дойти. Ему кто-то что-то подсыпал на вечере, либо подлили.
Я не понимала, только сильнее упиралась, наконец-таки умудрилась свести ноги вместе и коленями упереться Альберту в грудь, но вместо того чтобы как-то вывернуться Альберт умудрился меня перехватить за бедра и дёрнуть на себя, что у меня противно напряглись все мышцы, особенно икроножные.
— Ну вот коленочки мои вот нежные. — Альберт наклонился и, словно бы шуткуя прикусил кожу на бедре.
Я зарычала, вывернулась, постаралась спрыгнуть с постели, но в этот момент Альберт перехватил меня и подмял под себя.
Чертова грёбанная сорочка, блин, болталась в районе талии. Хлопковые трусы вообще хер пойми где валялись.
— Не смей так поступать, не смей, у тебя есть другая, вот к ней езжай, езжай к ней.
— Да не хочу, не хочу, — зло дышал мне в затылок Альберт, зарываясь лицом в мои волосы, — не хочу. И тебя нихрена никому не отдам. Тоже мне нашла принца. Твою мать. Приехал такой, на ламбе увёз. А я тебе что... Я тебе хоть ламбу, хоть эскалейт, хоть поршак. Все, что хочешь, так нет, ты же гордая.
— Пусти меня, не смей так поступать со мной, Альберт, ты же не хочешь этого, не хочешь.
— Да я последние полгода твою мать, только этого и хочу, — зло прорычал муж и болезненно остро провёл пальцами вдоль позвоночника, что у меня по коже выступили мурашки, но это не те мурашки были, которые от предвкушения или ещё чего-то приятного, это были мурашки паники, и тут же липкий пот следом за мурашками выступил на спине.
Я старалась вывернуться из-под мужа, потому что он тупо навалился на меня сверху и придавливал своим телом к постели.
— Зачем тебе все это, господи, Альберт, ты же взрослый
— Молчи уже. — Рявкнул зло муж, и его ладонь впечаталась в изголовье кровати.
Я зажмурила глаза, до последнего веря в то, что ничего не произойдёт, Альберт остановится, он просто меня пугает, он точно остановится.
— Что думала, если ты в разводе со мной, ты можешь, черт пойми, с кем быть?? Ты моя женщина, и моя значит, что даже сквозь время останется принадлежать только мне. — выдыхал неоправданно зло Альберт, как будто бы я была инициатором нашего развода, как будто бы я хотела, чтобы наша семья развалилась, как будто бы я не любила его.
Да, твою мать я его любила.
Из последних сил полгода притворялась, что никогда.
никогда раньше я его не любила, потому что не заслуживал он моей любви, вытер об неё ноги, ушёл куда-то в закат, к своей беременной дуре, в то время как я осталась собирать стеклянное море у себя под ногами.
Почему стеклянное?
А потому, что посуду била.
В один из вечеров, когда особенно паршиво было посуду била и сервизы грёбаные, которые дарили на свадьбу, они первыми полетели.
— Не смей ко мне прикасаться, прекрати. — Захлёбываясь истерикой, продолжала бороться и барахтаться я, но Альберт, он же здоровый. Он на пятьдесят килограмм, если не больше, здоровее меня, я для него словно пушинка, он в браке-то особо не церемонился, переставлял меня, подхватывая на руки, а сейчас так подавно.
И муж дернулся, потянул меня за плечо, резко переворачивая на спину. Перехватил жесткими пальцами меня за щеки, стараясь наклониться и поцеловать, но я сжала губы, вывернулась, вытянула шею так, чтобы только не смел коснуться, только бы не дотронулся после своей этой бабы до меня. Не собиралась я после неё какие-то объедки доедать.
— Немедленно пусти, ненавижу тебя, ненавижу, ненавижу. — В истерике забилась я, взмахнула рукой и поняла, что дотянулась до тумбочки, резко дёрнулась, уходя от его губ, и перехватила прикроватную лампу и что было сил, последних сил, на грани конца, замахнулась и ударила.
Ударила так, что керамическое основание чёртовой прикроватной лампы разлетелось на черепки, осыпая меня градом из осколков.
Альберт тяжело вздохнул.
А потом у него медленно закатились глаза.
И он рухнул на меня, придавливая своим безвольным и бесчувственным телом.
30.
Я завизжала так громко, что почти сорвала себе голос, связки, даже, по моему мнению противно затрещали где-то в горле, и прекратила визжать я только в тот момент, когда поняла, что охрипла, когда голос сошёл на нет, превратился в едва слышимый сип.
А потом все замерло.
Время замерло, словно хрустальная роса на паутине. И даже ветер стеснялся её дотрагиваться.
Я лежала, дышала полной грудью, хотя это было безумно тяжело под весом мужа.
Господи, какое дерьмо, это же однозначно, он же не в себе, да?
Я даже не могла перевести дух.
Мне казалось, у меня каждая мышца воет, скулит, надрывается. Мне казалось, что у меня кровь по венам летела с космической какой-то скоростью.
Я действительно задыхалась.
Не могла надышаться, набрать полную грудь воздуха, потому что на мне лежал бесчувственный Альберт, и я толкнула его в плечо, стараясь отодвинуть от себя, но ни черта не вышло.
Какое-то лютое шоковое осознание наконец-таки схлынуло, и я поняла, что мой муж приехал и пытался меня изнасиловать. А после этого я ударила его лампой. И теперь он, бесчувственный, лежал на мне.
С горем пополам постаравшись успокоиться, я напряга руки, приподнялась, но ни черта не выходило, потому что Альберт не шевелился, не двигался.
Я поползла, потянулась в сторону, в комнате было темно, работала то одна лампа, которую я в итоге и разбила. А осколки самой лампочки тоже упали на постель, и перебирая руками по одеялу, я понимала, что в ладони впиваются в острые грани.
Сердце успокоиться не могло, из груди хотело вырваться наружу. Отворить двери грудной клетки и упорхнуть. Слезы лились градом.
Мне кажется, я ничего даже толком не слышала из-за собственных рыданий.
Ещё раз дёрнувшись, я все-таки оттолкнула от себя мужа и упала с кровати.
Разорванная сверху сорочка тут же скатилась на талию, я перехватила лямки, пытаясь хоть как-то на ощупь прикрыться.
В голове колокол просто звенел.
Не вставая на ноги, я ползком на четвереньках двинулась в сторону выхода.
