Гнев изгнанника (ЛП) - Джей Монти

Мы сжигаем границы ярлыков, и если эта правда выйдет наружу, она оставит после себя пепел.

Ненависть к нему была моей броней. Пока я могла презирать Джуда, я могла отдавать ему свое тело, не отдавая остальную часть себя. Это защищало меня, запирая за стенами, которые он не мог преодолеть. Но этот щит? Он треснул, и осколки ускользают между моих пальцев, как песок.

А руки Джуда прямо там ловят эти осколки, прежде чем они полностью упадут, добавляя их в песочные часы, которые он держит на полке. Каждая песчинка – это момент, который мы провели вместе; время, которое у нас есть, пока оно не истечет. Это хрупкое равновесие, и я не могу не задаться вопросом, как долго это сможет так продолжаться, прежде чем все рухнет.

Фи: Что будет, если я приду к тебе?

Боже, Фи. Ты идиотка. Ты точно знаешь, что будет.

Это похоже на какой-то извращенный космический розыгрыш.

Парень, которого я поклялась ненавидеть вечно, – единственный, кто видел все мои сломанные, уродливые части.

Мой своего рода, вроде как, не совсем сводный брат – единственный человек в мире, за прикосновение к которому моя семья отреклась бы от меня – тот, кого я жажду с такой силой, что это должно, блять, пугать меня.

И не просто в виде какого-то случайного желания.

Это желание, от которого я просыпаюсь ночью вся мокрая от пота. Оно поглощает мои поздние ночи и ранние утра, мои мысли запутываются воспоминаниями о его пирсинге в языке, кружащем над моим клитором, о его руках, сжимающих мою талию, подбрасывающих меня на его члене, как будто он владеет каждым сантиметром моего удовольствия.

Вчера утром, перед уроками, он подкрался ко мне сзади на кухне – едва проснувшийся, с растрепанными волосами, еще влажными после сна.

Обнаженное тело Джуда коснулось моего, тепло от его кожи пронзило меня, заставив содрогнуться. Его пальцы обхватили петли моего ремня, не торопясь, как будто у него было все время в мире, прежде чем оттащить меня в сторону и взять апельсиновый сок с верхней полки.

Это было так просто, так глупо, но в то же время так возбуждающе.

Шероховатость его пальцев пронзила меня, заставляя нервы так затрепетать, к чему я не была готова. И клянусь Богом, я чуть не трахнула его прямо там.

Если бы Энди не ввалилась с прической, похожей на гнездо крысы, я бы позволила ему нагнуть меня над столом.

Дело было не только в том, как он двигался, но и в его непринужденной близости.

Как будто он мог проникнуть в мое пространство, а я просто… позволяла ему. Без сопротивления, без колебаний. Как будто мы делали это годами, как будто он знал, как прикоснуться ко мне так, как мне нравится, даже не пытаясь.

Мой телефон вибрирует в руках, привлекая мое внимание обратно к экрану, и я чувствую, как жар поднимается по шее и окрашивает щеки, пока я читаю его сообщение.

Одиночка: Все, что ты хочешь, и ничего, чего ты не хочешь.

Одиночка: Здесь ты главная, заучка. Всегда.

Я знаю, что он это серьезно. С Джудом я всегда делаю выбор сама.

Он никогда не возьмет у меня то, чего я не дам ему добровольно.

Это минимум – уважение, которое должно даваться свободно, без борьбы. Я понимаю это, но все равно в груди зарождается тепло.

Что-то хрупкое и опасное. Что-то, что я не могу себе позволить чувствовать, но чувствую.

Мои пальцы двигаются по экрану, прежде чем я успеваю их остановить.

Фи: Вот чего я боюсь. Мы знаем, что происходит, когда мы слишком долго остаемся наедине, Джи.

Одиночка: Ты что, собираешься сейчас устроить со мной секс по переписке?

Одиночка: Сразу предупреждаю, я умею писать слова, которые трогают людей за живое.

Одиночка: Я могу заставить тебя плакать, если действительно захочу.

Я фыркаю от смеха, закатывая глаза, и во мне бурлит смесь веселья и раздражения.

Фи: Докажи.

Секунды тянутся часами, пузырь с текстом появляется и исчезает снова и снова, каждый удар сердца отражает мое растущее ожидание, пока, наконец, не приходит его сообщение.

Одиночка:

Она – муза сцены, из руин восстала,

Вся в ярости, на нитях зла качалась.

Марионетка, что красой блистала,

Но за кулисами от пут избавлялась.

Там, где тени прячутся, за красной пеленой,

Она скользнула, сбросив бремя красоты.

Изношены все нити под рукой,

Уж нет иллюзий, лишь одни мечты.

Не грациозна, а разбита и устала,

Поломлена, замучена дотла.

А он, теневой мастер, что творил скандалы,

Ее скрытая, безжалостная рука.

Архитектор боли, злой и одержимый,

Он гнул ее, не зная доброты.

Ведь нежность рук ему была чужда, незрима,

Любовь – урок царей из тьмы.

Пальцы в гневе тянут, и она танцует,

В испуге раскрывая перед ним лицо.

Увядшая роза в муках, что волнует,

Связана судьбой, что не изменит и время одно.

В тусклом театре их танец вечный длится,

Без масок, света, лишь боль без конца.

И нет здесь зрителей, никто не веселится…

Его злая марионетка, ее злая рука.

– Э.

Я девушка, которая живет цифрами и уравнениями, которая находит утешение в аккуратности формул. Но слова Джуда? Это навязчивые мелодии, которые затрагивают струны в моей душе, о существовании которых я и не знала.

Это не просто поэзия.

Это приглашение в сердце мальчика, которого я всю жизнь неправильно понимала.

Взгляд в мир, где танцуют и переплетаются эмоции, где боль и красота сосуществуют в тонком равновесии. Каждая строка резонирует, отражая бурю, которую я прятала; борьбу, которую я думала, что смогу перехитрить логикой.

Это заставляет меня чувствовать себя увиденной, и это одновременно волнительно и пугающе.

Джуд обладает удивительной способностью улавливать хаос моего существования и превращать его в нечто прекрасное. Как будто он держит зеркало перед моей душой, отражая те части меня, которые я всегда пыталась скрыть.

Всю свою жизнь меня называли красивой. Меня любили за мою внешность. Но после Окли все, что я видела в зеркале, было отражение гниющей девушки. Кто-то уродливый, разбитый и не подлежащий исправлению.

Я долгое время убеждала себя, что слова не имеют значения. То, что люди шепчут обо мне, что говорят за моей спиной, когда думают, что я не слышу, что говорят мне в лицо – слова не могут ранить меня.

Но его слова ранят.

Слова Джуда чертовски ранят.

Они как швы, сшивающие раны, которые давно оставили гноиться. Я почти чувствую, как разъяренная кожа срастается; острую боль, сопровождающую заживление, медленно восстанавливающую разбитый образ себя, который я всегда видела в зеркале. Напоминающую мне, заставляющую поверить, что, может быть, только может быть, разбитые вещи все еще могут быть красивыми.

Я замираю, палец повисает над экраном.

Я погрязла в ядовитом коктейле эмоций, из которого не знаю, как выбраться.

Джуд дал мне безопасность – настоящую, осязаемую безопасность – но это не все. Он привлекателен настолько, что проникает под кожу; так, что я не могу от него избавиться. Достаточно загадочен, чтобы подогревать мое любопытство; достаточно опасен, чтобы держать меня в напряжении.