Гнев изгнанника (ЛП) - Джей Монти

— Как обыно, — смеется она, и ее звонкий смех разбивает тяжелую атмосферу в моей комнате, а она сбрасывает с плеч куртку. — Я даже заеду на заправку в Уэст Тринити, там есть вишнево-ванильный фруктовый лед, который ты так любишь.

Черт, а она хороша.

— Договорились.

— Ты уверена, что не хочешь пойти со мной сегодня вечером? — спрашивает она, меняя тон, когда направляется к двери. — Будет весело.

— Я устроила себе сегодня ночью уютное гнездышко. Оставь меня тут гнить, — я отмахиваюсь от нее, хотя часть меня очень хочет присоединиться к ней. — Веселись, будь осторожна и, серьезно, Энди, только не прыгай в толпу. Если сломаешь себе еще что-нибудь, на Рождество куплю тебе костюм-пузырь.

— Да, да, — она драматично закатывает глаза, явно преувеличено, но я вижу в нем любовь. — Клянусь, в этой семье никто не дает мне жить.

— Подай на нас в суд за то, что мы хотим, чтобы ты была цела и невредима, — парирую я, улыбаясь.

— Люблю тебя, Фи.

— Я люблю тебя больше, — кричу я ей вслед, когда она уходит в коридор.

Дверь за ней закрывается, оставляя меня наедине с мыслями, и тишина опускается на меня, как густой туман.

Музыка наполняет тишину, обволакивая меня утешительным объятием, а сладкий аромат лавандового печенья тети Коралин слабо витает в воздухе, – тарелка с печеньем лежит у подножия моей кровати, как забытое сокровище. Мягкий, теплый свет гирлянд создает уютную атмосферу, мерцая, как будто разделяя мое одиночество.

Учебники разбросаны по моему одеялу, окруженные хаотичным набором маркеров ярких цветов, каждый из которых свидетельствует о моей нерешительности, потому что зачем выбирать один, когда можно взять все? На балконе лежит свежесвернутая ванильная сигарета Swisher Sweet, ее сладкий аромат словно зовет меня, обещая побег в ночной воздух.

Это мой обычный рецепт идеального вечера: смесь одиночества и удовольствия, мой ритуал для подзарядки. Это парадокс моего существования – я люблю внимание и тепло прожекторов, но в то же время жажду этих моментов одиночества, чтобы восполнить свою энергию и подготовиться к выступлению перед окружающими.

Здесь я могу расслабиться. Так, когда я выхожу за пределы этих четырех стен, я выгляжу совершенно нормальной.

Эта привычная для меня рутина – то, чего я обычно с нетерпением жду каждую неделю. Мои «дни гниения», как я их называю, – это убежище, где я могу просто быть собой.

Но сегодня? Сегодня я не хочу гнить.

Мои пальцы дергаются в сторону телефона, не в силах устоять перед его притяжением, я беру его с одеяла, и холодный экран освещает мое лицо.

Одиночка: Если бы птицы действительно были правительственными дронами-шпионами, не думаешь, что в таком случае они должны быть более незаметными?

Фи: И как, по-твоему, они должны быть незаметными? Голуби в плащах? Малиновки в солнцезащитных очках?

Одиночка: Я просто хочу сказать, что если уж шпионить за людьми, то лучше выбрать что-то, что не так легко сбить грузовиком.

Одиночка: Или лобовым стеклом.

Я фыркаю от его ответа, но, несмотря на это, на моем лице расцветает улыбка, как солнечный луч, пробивающийся сквозь мрачное небо. Хотела бы я сказать, что не знаю, как мы оказались здесь, запутавшись в этом абсурдном разговоре, но я знаю.

Пока мы ждали, пока случайные наркоманы рассеются в порту, между нами воцарилась неловкая тишина, густая и неприятная. Мы нервно поправляли одежду, тщетно пытаясь вернуть хоть какое-то подобие нормальности, а я пыталась привести в порядок остатки макияжа, пытаясь восстановить фасад, который постепенно рушился.

Напряжение разбилось вдребезги, когда чертова птица врезалась прямо в лобовое стекло Джуда, и мы оба расхохотались, а наш смех эхом разнесся в тишине ночи.

Мы засмеялись одновременно, спонтанно, это был заразительный звук, эхом разносившийся в тишине ночи, – короткий момент облегчения от тяжести, которая повисла между нами.

Его смех был глубоким и искренним, и я поймала себя на том, что поддалась ему, этот звук отзывался во мне, как пульс. Я смотрела, как он откинул голову назад, линии его челюсти были четкими и выразительными в свете уличных фонарей, а глаза смеялись.

И так мы закончили ночь.

Смехом.

Это был момент, который я сохранила в памяти; снимок радости, запечатленный в ткани моего сознания. Когда наркоманы наконец ушли, мы остались там, все еще хихикая, окна продолжали запотевать от нашего дыхания. В воздухе между нами было что-то электрическое, хрупкая связь, рожденная абсурдностью момента и ошеломляющим сексом.

Искра, которая зажгла возможность чего-то большего.

Когда он попросил мой номер, прежде чем я вышла из его машины, я не смогла отказать – не тогда, когда мне казалось, что я впервые за долгое время по-настоящему смеялась с кем-то.

И с той ночи мы просто… переписываемся.

Понятно, что о глупостях. Разговоры переходят от теорий заговора правительства к жарким спорам о том, поддерживает ли «Аллегория пещеры» Платона идею, что индивидуальный опыт формирует реальность, или, как я утверждаю, подразумевает абсолютную истину, существующую независимо от человеческого восприятия.

Джуд… он заставляет меня чувствовать себя умиротворенной. Нет, не так… «спокойной» тоже не совсем подходит. Мы спорим о большинстве философских идей, что вполне ожидаемо от идеалистического, задумчивого поэта и реалистичного физика-ботаника.

Легкость.

Одиночество заставляет меня чувствовать себя легче.

Это слово кажется мне чужим, странным, как что-то, чего я больше не должна узнавать – старая рубашка, из которой я выросла, но не могу выбросить, потому что это единственная вещь, которая мне подходит; единственная вещь, в которой я могу дышать.

По-настоящему дышать.

Кислород, который дает мне Джуд, другой. Лучше. Какой-то более чистый. Как будто он без особых усилий отфильтровал из моего прошлого все, что душило меня. Его присутствие развязывает узлы в моей груди, и все становится немного легче.

Воздух больше не наполнен стыдом и болью, не душит меня при каждом вдохе. Груз, который я так долго несла, все еще со мной, – тень, от которой я не могу избавиться, – но он больше не душит меня. Не так, как раньше.

Он до сих пор тут, – нависающий и тяжелый, – но не давит на меня с каждым вздохом.

Воздух, который дает мне Джуд Синклер, похож на мой первый настоящий вздох после четырех лет утопания в войне, которая, как я думала, никогда не закончится.

Фи: Я скучаю по нашей вселенной.

Галилео тихо мяукает у подножия моей кровати, когда раздается знакомый звук отправленного текстового сообщения.

— Ты не имеешь права осуждать меня. Я тебя кормлю, — шиплю я, проводя носком по ее пушистому телу, в ответ получая недовольное фырканье.

Ответ Джуда приходит быстрее, чем я ожидала.

Одиночка: Перелезешь через стену, заучка? Или мне полезть?

Я кусаю нижнюю губу, сердце замирает от одной только мысли.

Мне очень хочется.

Все в доме начали теплеть к Джуду, так что для нас не будет ничего странного в том, чтобы проводить время вместе.

Я даже заметила, как папа улыбался Джуду несколько дней назад, в его глазах мелькала забава, как будто он тайно одобрял то, что тот помогал Андромеде с контрольной по английскому. От этого у меня в животе запархали бабочки.

Я не люблю ничего больше, чем видеть, как заботятся о моей семье.

Если бы речь шла только о компании и дружбе, это решение было бы гораздо проще.

Но это не так.

Джуд и я не можем быть просто друзьями.

Мы не умеем быть только друзьями. Мы не смогли быть даже врагами, не трахаясь друг с другом, а теперь мы собираемся стать друзьями?