Мой вид красоты(ЛП) - Эш Никки

Все смотрят на Алека.

— Я не упомянул об этом, потому что знал, что Лекси не захочет, чтобы его допрашивали, пока мы не узнаем все детали, — объясняет он. — И Лекси разозлилась бы, если бы они вызвали его на допрос и расстроили, — моё сердце теплеет от его слов.

— Спасибо, — я беру его за руку и сжимаю её. — Что он сказал?

— Он беспокоился о тебе и выполнял одну-единственную миссию – убедиться, что с тобой всё в порядке. Я сказал ему, что с тобой всё хорошо, и как только он успокоился, он сказал то же самое, что говорил мне, когда я нашёл тебя. Что мужчина причинил тебе боль.

— Он не знает кто? — спрашивает папа.

— Если и знает, то он не смог сказать. Он был взвинчен, и это всё, что я смог из него вытянуть.

— Нам нужно подать заявление в полицию, — настаивает отец. — Нам нужны факты того, что произошло.

— Мы не знаем, что произошло, — выплёвываю я, расстроенная тем, что не могу вспомнить. — Насколько нам известно, есть некий парень, причинивший мне боль, и что я проходила мимо кого-то, споткнулась о него и ударилась головой.

Алек свирепо смотрит на меня.

— Я предполагаю, что это сделал Джейсон. Ты помнишь, как мы с ним подрались?

— Его там не было, — произносит Макс. — Его не было там с тех пор, как он попытался заставить Лекси поговорить с ним, а Шейн сказал ему уходить… Но это не значит, что его не было поблизости, где мы могли его не увидеть.

— Вот именно, — соглашается Алек.

— Мы не можем делать поспешные выводы, — настаиваю я. — Это мог быть несчастный случай, — но даже когда я произношу эти слова, интуиция подсказывает мне, что это было что угодно, только не несчастный случай. Джейсон был зол на меня, когда я видела его в последний раз. Я заметила, что это написано на его лице.

— Думаю, мы должны сообщить в полицию, — добавляет папа. — Мы расскажем им то, что знаем.

— И это заставит их преследовать Эйдена. Нет, — я качаю головой. — На данный момент он будет единственным подозреваемым, и они уничтожат его.

— Хорошо, — папа вздыхает. — Но больше не ходи на пляж одна.

— Тогда это будет означать, что он победил, — заявляю я. — Я не позволю какому-то мудаку украсть самое важное, что у меня есть, — пульсация в моей голове усиливается, и я закрываю глаза.

Алек, должно быть, заметил это, потому что он говорит:

— Как насчёт того, чтобы дать Лекси отдохнуть. Она так много пережила, и ей нужно выспаться.

— Я согласна, — заявляет мама.

Её губы касаются моего лба.

— Мы приедем завтра, чтобы повидать тебя. Я люблю тебя, милая, — когда я открываю глаза, мамины полны слез.

— Мам, не плачь. Я в порядке.

— Я знаю, — утверждает она. — Но каждый раз, когда с твоими детьми случается что-то плохое, это пугает. Мы не знаем, что произошло, но мы точно знаем, что могли потерять тебя.

— Мы любим тебя, — произносит папа. — Я знаю, что ты сильная, но тот, кто это сделал, мог причинить тебе боль, и я собираюсь выяснить, кто это был.

— Я тоже люблю тебя, папа.

Один за другим все выходят. Все, кроме Алека, который непреклонен в том, чтобы остаться, поскольку у него следующие несколько выходных. Он устраивается в кресле поудобнее, насколько это возможно, и настаивает, чтобы я немного поспала.

Я закрываю глаза, когда неожиданно странная вспышка чего-то – воспоминания – поражает меня.

«Ой! Мне больно. Пожалуйста, не делай этого».

Мои глаза распахиваются, и я оглядываюсь по сторонам, по рукам пробегают мурашки. Глаза Алека уже закрыты, и я слышу тихий храп, говорящий мне, что он спит.

Откуда это взялось? На меня напали? Я сопротивлялась? Голос в моей голове приглушенный, поэтому я не могу разобрать, кто это. Я пытаюсь закрыть глаза, чтобы вспомнить больше, но больше ничего не вспоминается, и вскоре я проваливаюсь в неспокойный сон.

Глава 22

Лекси

«Ты грёбанная вертихвостка! А такие вертихвостки, как ты, заслуживают того, что получают».

«Ой! Мне больно. Пожалуйста, не делай этого».

— Лекси, Лекси, проснись, детка.

Я резко открываю глаза, и свет снаружи ударяет мне в лицо, заставляя закрыть глаза. Прошла почти неделя с тех пор, как меня выписали из больницы, и мои головные боли лишь немного уменьшились. Кажется, я могу сбежать от них только во сне, но проблема в том, что каждый раз, засыпая, меня преследуют кошмары, которые будят меня. Это какой-то бесконечный замкнутый круг, изматывающий и раздражающий меня.

— Эй, — тихо говорит Алек, на его лице читается беспокойство. Каждый раз, когда я оказываюсь в ловушке кошмара, он будит меня. Я знаю, он хочет спросить, что происходит, но не спрашивает, и это хорошо, потому что я не смогу ему объяснить.

С каждым кошмаром, преследующим меня во сне, я задаюсь вопросом, являются ли они просто кошмарами – историей, которую моё подсознание придумывает из-за страха не знать, что произошло той ночью, – или же подсознательно я вспоминаю фрагменты нападения. Я не уверена, что предпочла бы, чтобы это было и первое, и второе. С одной стороны, если это нереально, то я всё равно не помню, что произошло, но с другой стороны, если это было наяву, то я бы предпочла вообще не знать, что случилось. Потому что, если мои кошмары это какие-то подсказки на произошедшее той ночью… что ж, я даже не хочу об этом думать.

— Лекс, мне нужно, чтобы ты поговорила со мной, — умоляет Алек, поднимая меня и усаживая к себе на колени. Его руки обвивают моё тело, заставляя меня чувствовать себя в безопасности. Я закрываю глаза и кладу голову ему на грудь. Будь то его постоянные сообщения – и мне, и Джорджии, которая присматривает за мной, пока он на работе, – чтобы убедиться, что со мной всё в порядке, или забота обо мне до самых кончиков пальцев, когда он дома, Алек был рядом в той или иной форме с той секунды, как меня привезли в больницу.

До сих пор он старался не делать и не говорить ничего, что могло бы меня расстроить, но, судя по его тону, думаю, он начинает расстраиваться. И я не виню его. Каждый раз, когда ложусь спать, я просыпаюсь через несколько часов с криком и рыданиями, и вся в поту.

Сначала он подумал, что это из-за болей, но потом я, очевидно, заговорила во сне, умоляя кого-то остановиться, и он понял – со мной происходит что-то ещё.

— Не знаю, что ты хочешь, чтобы я сказала, — бормочу ему в грудь, вдыхая чистый аромат его средства для душа. Должно быть, он принял душ, когда вернулся домой с работы, потому что, несмотря на то, что на нём футболка, я чувствую сквозь неё запах его средства для душа. — Мне снятся кошмары, но я не знаю, воспоминания ли это или иллюзия.

Алек крепче прижимает меня к себе.

— Ты можешь рассказать мне о них?

Нет, потому что, боюсь, если я это сделаю, – это сделает кошмары реальностью.

Когда я молчу слишком долго, он говорит:

— Как насчёт того, чтобы встретиться с кем-нибудь? Например, с психотерапевтом... с кем-то, с кем можно поговорить, кто не знаком с ситуацией, — его предложение говорит мне, что он думает о том же, о чём и я. Единственная причина, по которой мне стоит поговорить с кем-то со стороны – это если бы я не чувствовала себя комфортно, разговаривая с Алеком, а на самом деле есть только одна причина, по которой я не чувствовала себя комфортно, разговаривая с ним...

— Лекс, пожалуйста, — он целует меня в лоб. — Я беспокоюсь о тебе. Ты почти не разговариваешь, когда просыпаешься, ты не встаёшь с постели, кроме как для того, чтобы сходить в ванную, ты кричишь во сне… Ты возводишь между нами стену, и это пугает меня до чёртиков.

Я закрываю глаза и тяжело сглатываю, молча желая, чтобы слёзы, обжигающие мои веки, не пролились наружу. Он прав, но я не знаю, что делать, что сказать. Мне нужны ответы, но я не знаю, как их получить. Если только...