Неладная сила - Елизавета Алексеевна Дворецкая
Глава 14
С незапамятных времен Купалии в Великославльской волости справлялись возле озера Дивного, хранителя самого важного здешнего предания. К нему приезжали даже из дальних деревень и погостов, так что в эти дни там было не меньше народу, чем на новгородском торгу. Но нынешним летом барсуковские бабы объявили, что водить круги надо близ Игорева озера, у Гробовища, дабы почтить прекрасную деву Евталию: дескать, она сама так повелела. Чудно было ломать старый обычай, но сильно никто не возражал – на Игоревом озере лежал Змеев камень, тоже издавна почитаемый в округе, там было подходящее место, чтобы отметить встречу белого света с темным.
О месте игрищ барсуковских Демка знал – заранее подослал туда двух нарочных, Жегулю и Коншу. Но никому не сказал, что собирается не просто погулять с девками, а сделать то, для чего эти игрища и предназначены: по праву, за которое бился на Зеленого Ярилу, увести с собой самую лучшую тамошнюю невесту. В Сумежье он о своих замыслах никому не сказал. По пути через лес смеялся, воображая, как изумлены были бы сумежане, наутро обнаружив среди молодых женщин, вышедших к Меженцу за водой, Устинью в новом повое молодухи! Решили бы, что он совсем ошалел – умыкнул с игрищ лучшую невесту волости. Возникшие было в конце зимы толки, связавшие их имена, позже утихли, как совсем бессмысленные, и теперь, когда связь эта стала истиной, ничего такого в Сумежье не ждали. Старинный обычай, когда невесту просто уводят по уговору с купальских игрищ, хоть и не одобрялся, но еще держался – к нему прибегали те пары, что желали сойтись вопреки воле родных, и совсем бедные семьи, кому не поднять свадебных расходов. На таких родители тоже якобы сердились, но притворно: для вида разок вытянут плетью по склоненным спинам, и станут все жить-поживать. Однако Устинья – невеста вовсе не бедная. Назавтра Куприян привез бы на телеге ее приданое, и пустая Демкина изба неузнаваемо изменилась бы. Взамен пауков по углам и сора под ногами появилась бы всякая утварь, посуда, хорошая постель, разные полавочники. Запахло бы в избе свежим хлебом, завелась бы в хлеву скотина, по двору стали бы гулять куры. Его, хозяина, каждый день стала бы ожидать после работы горячая еда, чистая рубаха и женская ласка.
Но Устинья желает, чтобы ее муж переселился в Барсуки. Демка и на это был согласен. Даже лучше так – в Сумежье его слишком хорошо знают, скоро кто-то приметил бы, что Демка Бесомыга изменился. Он пока не был уверен – не начнет ли в полнолуние обращаться в волколака поневоле, как злополучный отец Касьян? А в Барсуках от новоявленного зятя знахаря и ждали бы странностей. Может, для него найдется привычная работа у Великуши, а если нет, он был готов вместе с Куприяном осваивать премудрости крестьянского труда, благо силы и выносливости не занимать. А заодно и те хитрые науки, путь к которым ему открыла ночная схватка с волколаком.
При мысли об этом темная тень подняла голову на дне души – по коже хлынул легкий озноб, волосы на затылке приподнялись, даже пальцы загудели, готовые выпустить когти. С усилием Демка ее успокоил: пока еще не умел так легко управлять своим духом-помощником, как это делают опытные волхвы, вроде Куприяна. В этом ремесле он еще новичок. С тестем будущим повезло – уж Куприян научит…
С утра было солнечно, только ветрено, и ближе к вечеру натянуло облака. Порывы ветра усилились, похолодели. К ночи, как часто бывает на Купалии, стоило ждать дождя, и Демка обеспокоился: нужно найти Устинью поскорее! Хлынет сейчас – все бросятся врассыпную. Конечно, он ее все равно найдет – дорога в Барсуки известна, но смешно было думать: явиться к будущей жене насквозь мокрым!
Он представил, как обнимает мокрую Устинью, как ее руки во влажных рукавах обовьются вокруг его шеи, как накатит запах ее волос, смешанный с духом дождя, – прихлынуло возбуждение, даже более острое среди этого воображаемого холода. Представил, как прижимается щекой к ее свежей прохладной щеке, как находит ее губы – тоже прохладные, как погружается в них и ощущает горячую влагу ее рта… Бросило в жар, и Демка живее стал озираться по сторонам, выискивая знакомый стройный стан и русую косу. Теперь она принадлежит ему, и эти мечты – не пустые, она сказала «да» в ту дивную ночь, когда он одолел волколака. Если согласилась за него пойти – значит, любит. На корысть такая девушка не польстилась бы – да и какая в нем корысть! Еще чуть-чуть – и эти мечты станут явью, навсегда, до самой смерти… По рукам пробегала дрожь от томительной жажды обнять ее.
Еще издали было слышно, что на берегу Игорева озера играют рожки, звенят гусли и бубны, как женские голоса выпевают, бойко и звонко, тянутся – не порвутся, не переломятся.
На горе, на горе петухи поют, да,
Ой ладу-ладу, петухи поют, да.
Под горой, горой озеро с водой, да.
Ой ладу-ладу озеро с водой, да.
Озеро с водой всколхалося, да,
Ой ладу-ладу, всколыхалося, да.
Красны девицы разгулялися, да,
Ой ладу-ладу, разгулялися, да.
Девицы цветы у воды собирали, да,
Ой ладу-ладу, собирали, да.
Собирали цветы для Купалы, да,
Ой ладу-ладу, для Купалы, да…
Сквозь стволы и ветки виднелся свет огня, и Демка пошел на него. Гулянье заняло весь берег и оказалось обширнее, чем он ожидал. Увидев несколько знакомых лиц, понял, что сюда явились не только барсуковские, но и жители заозерных сел – Мокуш, Велебиц и прочих, что тоже в это лето ходили молиться у домовины нетленной покойницы, чья красота обличала ее святость. Вся опушка была густо усеяна людьми: сидели на земле, возле бочонков пива и меда, глядя, как змеится девичий хоровод.
Кругов было два: один внутренний – из парней, второй внешний – из девок. Демка припозднился: пропустил долгие сборы женского круга, поклоны и приглашения. Теперь уже пели веселое: как девка пошла по воду, да уронила перстенек, да попросила парня достать… Демка ухмыльнулся про себя: он свой перстенек уже достал, его счастья никто больше не отнимет. Оба круга сперва шли в противоположные стороны, потом стали перестраиваться, чтобы разбиться на пары. Заводила петли барсуковская Яроока, девка ловкая на пляски. Остановившись на краю поляны, Демка нетерпеливо скользнул
