Неладная сила - Елизавета Алексеевна Дворецкая

– Ууууууууу! Ууууууу! – доносилось снизу.

Демкины кулаки вымокли в крови и скользили по влажной шерсти. Сам он поранился об оскаленные зубы, но не обращал внимания на боль.

– Пу… пусть… – долетело до него нечто похожее на членораздельную речь.

– Ах ты касть облезлая… – задыхаясь, прошипел Демка. – Я тебе покажу! Ты меня попомнишь!

– Пуууус…ти…

– А ну лежи смирно!

– Лежуууу…

Демка крепче сжал волчьи бока ногами, сунул руку за пазуху и вынул крученый железный обруч. Отпустил вторую руку, развел концы, надел сверху обруч на шею лежащего полузверя и защелкнул кованые головки друг за друга. Раздался звонкий щелчок – и волколак взвыл, будто его прижгли каленым железом. Ошейник был холодным, но волколак понял, что попал в неволю. Ошейник, выкованный из Славонова кладенца в кузне Кузьмы с росстани, сделал порождение Темного Света беспомощным и покорным.

– Теперь я, Демьян из Сумежья, твой хозяин и господин! – прохрипел Демка. – Признаешь?

– Уууу…

– Отдай мне силу твою, иначе удавлю.

А потом… Где-то в глубине души вдруг открылось нечто похожее на родник, бьющий из-под земли. Из этого родника потекла сила – незнакомая, непривычная. Прохладным огнем она ринулась по жилам, быстро распространяясь по всему телу. Демка вдохнул – и никак не мог закончить вдох. Грудь расширялась и делалась величиной во все темное небо. Он скатился со спины полузверя, лег лицом вверх, раскинул руки и ноги, стараясь стать как можно больше, чтобы вместить эту силу. Его корежило, подбрасывало, корчило; это было мучительно больно, страшно, но он сопротивлялся, не давая страху завладеть им. Он понимал – новая сила пытается приспособиться к новому обиталищу. Теперь он владеет силой, но и она владеет им, иначе не бывает.

А потом… Демка остался лежать – и одновременно встал. Поднялся на волчьи ноги. Выпрямился. Посмотрел на лежащее тело – свое собственное. Потом посмотрел на свои руки – похожие на человеческие, но покрытые черной шерстью, с длинными пальцами и когтями на них. Скакнул вперед на волчьих ногах. Его человеческая суть осталась лежать на темной земле, а он устремился вперед уже в новом облике – облике волколака, своего обретенного духа-помощника. Куприян предупреждал его, что так будет в случае удачи: волхв может принимать облик покоренного духа. И теперь он, Демка Бесомыга, будет носить новое прозвище, о чем будут знать лишь особые люди. Демка Волколак.

* * *

Тьма сделалась прозрачной, в голову бились сотни звуков и запахов, которых Демка еще не умел различать. Он мчался по лесу без тропы, но прекрасно знал, куда ему двигаться. Упиваясь своей силой, он перескакивал через поваленные стволы, скользил между деревьями. Он пытался смеяться над своей неловкостью – не сразу ему удалось заставить слушаться новое, так бестолково сложенное тело, – но из горла рвалось рычание. Мощное влечение тянуло его вперед; мало было овладеть этой силой и новым обликом, нужно было еще донести их. Победа не была завершена, пока он не принес ее плоды в одно известное место. Пока он не вручил их кому надо, они вовсе не имеют значения.

Лес кончился, перед ним открылся берег Ясны, блестящей под луной, а дальше темные крыши Барсуков. Ночь заканчивалась, вот-вот начнет светать. Сдерживая желание торжествующе завыть – и перебудить всю деревню, – Демка проскакал вдоль спящих изб. Перемахнул тын, будто тот был по колено. Из-под крыльца показался нос Черныша, но Демка только рыкнул на него – пес юркнул обратно. Неслышным шагом Демка поднялся на крыльцо. Положил косматую руку на дверь – заперто изнутри. Его новый разум стал искать щелочку – и нашел вдоль косяка.

А потом… Вот только что он стоял на крыльце во весь свой волколачий рост… и вот он течет легким дымным облаком через щель. Не заметив как, Демка оказался в темной избе.

Лишь немного лунного света проникало через оконце, затянутое редким холстом от комаров, да и то Демка улавливал его благодаря своему новому, звериному зрению. Но он отлично видел всю избу – не то чтобы видел, а воспринимал каким-то иным чувством. Знал, что здесь только одно живое существо, и это – человек, и это – молодая женщина, и это – Устинья. Она спала на лавке, и Демка ясно слышал ее спокойное, ровное, тихое дыхание, которого человеческий слух не различил бы.

На неслышных лапах он двинулся к ней. Подошел вплотную, наклонился, жадно втягивая черными ноздрями теплый запах – влекущий, кружащий голову, вызывающие животное вожделение и голод. Но к этому голоду примешивались чувства, каких звериных дух не знал – нежность, благоговение. Демка крепко держал звериный дух в оковах человеческого разума и знал, что не причинит девушке вреда. И все же не удержался – присел на пол, склонился к самому ее лицу и, не в силах поцеловать ее звериной пастью, уткнулся мордой ей в грудь.

Устинья слегка вздрогнула, и Демка ощутил, что сон ее лопнул, дыхание изменилось. Ее рука поднялась и упала ему на косматый загривок. Устинья вздрогнула сильнее, ее пальцы впились в длинную жестковатую шерсть.

Сейчас она придет в ужас, мельком подумал Демка. Завизжит, вдруг обнаружив в темноте рядом с собой огромного косматого зверя. «Исчезни!» – одним усилием воли приказал он волколаку, вышвыривая его прочь из себя.

И как будто упал с высоты – в собственное человеческое тело, родное, но после недавнего потрясения показавшееся непривычным и тесным. Рука Устиньи у него на шее еще раз вздрогнула – она ощутила перемену, когда исчезла шерсть, сменилась прядями человеческих волос.

– К-кто здесь?

Устинья, с усилием сбрасывая остатки сна, села на тюфяке и отпрянула. Она Демку не видела, но он продолжал и видеть ее, и ощущать ее близкое присутствие – глуше, чем зверь, но острее, чем прежде.

– Это я, Устяша, – прохрипел он, с некоторым трудом вспоминая, как пользоваться человеческой речью. – Не бойся.

– Демка?

– Да… – подтвердил он, желая и не зная, как сказать ей, что он уже вовсе не прежний Демка.

Язык заплетался, мысли теснились, не перетекая, как должно быть, в человеческие слова.

– Как ты сюда попал? – Устинья не испугалась, но очень удивилась.

– Через тот свет, Устяша.

– Через тот свет… – До Устиньи дошло, что это значит. – У вас получилось?

Она охнула и зажала себе рот – и восхищаясь, и ужасаясь. Это