Неладная сила - Елизавета Алексеевна Дворецкая
Какая-то мысль проскользнула у Демки по дальнему краю ума – и пропала, непойманная.
– А тут и железо не простое! – добавил Миколка. – Сам Кузьма с росстани ту рогатину ковал.
– Это… святой, что ли? – не поверил Демка.
Миколка многозначительно кивнул. Демка смотрел во все глаза. Он еще мальцом слышал от старого Деряги: дескать, если выйти на росстань на заре и крикнуть: «Жару в горн!» – то покажется кузня, а в ней святые Кузьма и Демьян. Если в добром деле помощи попросить – помогут. А если в худом – подкуют тебя, как коня, и будешь конем ходить семь лет.
– Это, стало быть, когда было? – спросил Егорка.
– А вот на подполонь.
Старики еще раз переглянулись. Дух получил свободу перед полнолунием, а на полонь и пошел искать добычи.
– Плачет теперь весь день, молится, – продолжала Еленка о дочери, – говорит, не знаю, как на меня такое забвение ума нашло, очаровала меня та дева в домовине.
– И не мудрено! – вздохнул Миколка. – Она всю волость у нас зачаровала. Может, только мы и видим, что она такое есть…
– Что? – жадно спросил Демка. – Отцы, будьте милостивы! Не томите! Она меня самого чуть на тот свет не отправила!
– Навка же она, – просто пояснил Миколка. – Уж чьей она там была женой тридевятьдесять лет назад, князя Игоря или витязя его, а умерла она дурной смертью и упокоиться не может. Не принимает ее земля, извергает вода. Зачаровала она людей, теперь их силой питается. Нового мужа себе ищет, без него не может уйти. Хоропуна твоего сгубила…
– Хотела, видно, тебя, да тебя так просто не возьмешь! – подхватил Егорка. – Ты ж кузнец, в твоих руках – огонь небесный.
– С чего я ей сдался? Что во мне за красота? – злобно спросил Демка, даже обиженный на судьбу: из всех девок волости его возжелала мертвая девка!
– Заведено так, что навки за первыми сыновьями охотятся, в них сила особая, – пояснил Егорка. – Ты ведь у родителей был первое чадо?
– Вроде да… После меня мать рожала еще каких-то, да на свете они не зажились. Даже вроде крестить всех не успели – под порогом положили кого-то. Мать их угощала, мне говорила: здесь, мол, братики твои лежат… Да я сам был от горшка два вершка, плохо помню. – Демка вдруг смутился, вспомнив мать и себя маленького.
– А не помнишь, она песню пела? – обратилась к нему Еленка и улыбнулась слегка, тоже вспомнив давние годы.
Во сыром бору одолень-трава,
Породила ее мать-сыра-земля,
Породила ее мать-сыра-земля,
Федотьюшка на белой заре брала.
На белой заре брала, приговаривала:
Уж ты матушка, одолень-трава,
Сбереги мое чадо милое,
Чадо милое, первородное,
Чтоб лиха болесть его не взяла,
Чтоб русалка в бор сырой не увела…
– Хоропунова матушка, видать, той песни не знала, – проворчал Демка, за гневом скрывая смущение. – Теперь на нем навка верхом ездит! Так чего не уходит? Мало ей Хоропуна?
– Мало ей одного! – Миколка развел руками. – Видать, много злобы в ней, хочет за прежние свои обиды мстить.
– Но коли не извести ее, тварь скверную, она так и будет людей губить! – с негодованием закончил Куприян. – Волколака освободила, теперь с ним еще хватит нам возни. Понимаешь теперь, – он взглянул на Демку, – с чем придется дело иметь? Не передумал волхованию учиться?
Они говорили совсем о другом, но Демке вспомнилась Устинья. Ее наведенный сон, который мог бы перейти в смерть. Хоропун, мечтавший разом разбогатеть. Мальчишки-пастухи, которых мог бы растерзать волколак.
– Не передумал! – твердо ответил он. – Бери меня в ученики, дядя Куприян. Коли ей со мной не просто совладать, так кому и быть, как не мне? Вот увидишь, дядя Куприян! – Еще одна мысль наполнила Демку воодушевлением и даже развеселила. – Воята Новгородец-то, выходит, не доделал дело! Не до конца волколака упокоил! Придется нам самим управляться, без пришлых! Вот и посмотрим: может, мы не хуже будем!
– Ну, готовься! – Куприян глянул на двух других стариков. – Будет тебе испытание…
Глава 5
Пироги – в печи,
Гридьба – в корабли;
Евталия-дева,
В гробу не сиди,
Перелкой серой
В дубраву лети,
Там тебе каша, там каравай,
Туда ступай, а нас не замай…
Так Устинья теперь заканчивала и утренние, и вечерние свои молитвы. Услышав позади шум, отвернулась от красного угла с отцовскими образами – Куприян у двери натягивал свиту.
– Дядька! Ты куда собрался на ночь глядя?
– На добычки! – Подпоясываясь, Куприян оглянулся на Устинью и хитро подмигнул.
– Какие еще добычки?
– Жениха тебе будем добывать.
– Желанныи матушки! – Устинья сделала плачущее лицо и села. – Что ты задумал?
– Сговорились мы с Егоркой… Будет нынче не простая ночь, а рябинная! Пускай твои женихи в лес идут, золото в «купальском корне» искать! – Куприян опять подмигнул. – Кто сыщет, тот мне и будет зять! В дом возьму, вместо сына будет со мной жить.
– Но я… – жалобно начала Устинья.
– Устяша, ты же в игуменьи хочешь? – перебил ее дядька.
– Ты уж скажешь – в игуменьи!
– Мать Агния так сказала – быть тебе игуменьей. А ее слово – крепче камня, чище серебра. Как сказала, так и будет. Хочу, чтобы племянница моя была игуменьей, и весь сказ! – заявил Куприян, давая понять, что не потерпит возражений. – Уж тогда-то ты все грехи мои отмолишь! Или передумала?
– Нет, нет!
– Ну так и не спорь! Пока не побываешь замужем, игуменьей тебе не стать. Вот я и пойду… сам о своей душе позабочусь.
– Но отчего же прямо сейчас?
– А когда? Как рак на горе свистнет?
– Хоть пока избудем… – Устинья повела рукой, – это все.
– Вот и избудем… как бог даст. Устяша! – Куприян сел рядом с племянницей и обнял ее за плечи. – Мать Агния правду тебе сказала: будет у тебя четверо детей. Сперва девчонка, через два года – парнишка, еще через два года – другой парнишка, еще через три – другая девчонка. Хочу поскорее внуков повидать.
– Ты откуда знаешь? – Устинья в изумлении повернулась к нему.
– А вот знаю!
– Тебе… шишиги сказали?
– Кто бы ни сказал, а это правда! Чего перед судьбой упираться – она по-своему сделает, да еще по шее наподдаст.
Куприян не сразу сообразил, где видел подтверждение предсказания матери Агнии. Шишиги не сказали
