Адептка второго плана - Надежда Николаевна Мамаева
– Они любят меня, я не могу их бросить… – я прошептала это так тихо, что, кажется, никто не разобрал. Из живых никто. А вот мертвая – еще как.
– А своего седого согласна? – сварливо протянула бабуля.
Я лишь сглотнула комок боли, застрявший в горле. Дир. Инистый… Тот, кто остался в другом мире. Я хотела бы быть с ним рядом, но… что, если он не хочет этого. А здесь…
– Да тело, конечно, тебе в этом мире досталось не очень, – словно вторя моим мыслям, протянула Вильда, и ее голос был едким, как щелочь. – Но, если твои родные – единственное, что тебя в нем держит, да и в этом мире тоже, так и быть. Я за ними присмотрю. Хоть и немощной. Моргни, если согласна…
Я посмотрела под потолок, где парила Вильда. Почему-то сомнений не было: она присмотрит. И на операционном столе ни за что не умрет. Проживет еще одну жизнь. Счастливую. Всем смертям назло! А они-то, поговаривают, на нее еще после первого раза, когда она с того света вернулась, зуб точат.
Только удастся ли вернуться в родной мир? Найду ли путь? Или собьюсь без ориентиров и навсегда потеряюсь в сером тумане?
Мама судорожно втянула воздух. Каринка первый раз с надеждой всхлипнула. Папа шумно выдохнул. Аппарат в очередной раз тихо пискнул, выводя на мониторе линию моей жизни. С улицы доносился тихий гул…
И среди этих звуков я вдруг услышала неясное:
– Ки-и-им, вернись…
Голос, низкий, с хрипотцой, полный той самой железной воли, что не признает слова «нет», сейчас он отчаянно звал… Меня.
И я смежила веки. Согласна.
Едва это произошло, как Вильда подплыла ко мне, ее призрачная рука будто коснулась моего лба.
– Я позабочусь о тех, кто тебе дорог. Обещаю. Теперь это и моя семья. Так что иди… Увидимся за гранью! И только посмей не прожить счастливо новую жизнь!
Я посмотрела на маму, на ее залитое слезами лицо, которое начало светлеть, вдохнула полной грудью – и вложила в свой последний взгляд всю любовь, всю нежность, всю благодарность.
– Я всегда… с вами… – прошептала я и уступила место Вильде, чтобы самой очутиться в безвременье и пойти по стылой воде реки времени к тому, кто меня ждал…
Я брела и брела сквозь серый туман. В какой-то момент мне показалось, что я увидела парившего над течением дракона, который словно выхватил из потока что-то и унес в своих лапах. Потом – два силуэта на противоположном берегу. Один из них показался мне знаком. Одри? Но она не могла здесь очутиться… и тут же видение исчезло. А после я почувствовала, что мне нужно выходить из воды. Именно на тот серый песок, на котором виднелись отпечатки мужских сапог. И казалось, что тот, кто их оставил, чуть прихрамывал…
И едва я наступила пяткой на первый след, как провалилась.
Ледяной жар обжег все тело. Я попробовала сделать вдох, и тело тут же выгнуло дугой от боли.
Тьма, серая и бездушная, начала яснеть. В ней появились облака, синь неба и… я вдруг поняла, что все это время лежала с открытыми глазами. И тут свет загородило лицо. А губы, такие знакомые, накрыли мои и… потянули из легких оставшийся кислород!
Хотела возмутиться, что искусственное дыхание нужно делать не так, но вдруг ощутила, как вместе с воздухом из меня выпивают что-то густое, липкое, смердящее болотной гнилью. А вместе с этой гадостью из тела уходит и холод, который вымораживал изнутри.
Дир оторвался на миг от меня, чтобы сплюнуть куда-то в сторону комок тьмы, который вобрал из меня, и склонился снова…
– Ты… – выдохнула я.
– Живая, – облегченно выдохнул он, глядя на меня шалым взглядом.
– Вроде… – отозвалась я, глядя на инистого, на лице которого застыла отчаянная решимость.
А еще, кажется, он все же отравился проклятием, от которого пытался меня избавить. Во всяком случае, темная сеть сосудов была отчетливо видна под кожей инистого. Словно по его жилам текла сейчас не кровь, а чернила. И глаза были полны мрака. Без радужки. Без белков.
Вдруг подумалось: а у меня сейчас такие же?
М-да, похоже, выглядеть как можно лучше в глазах любимого мужчины – это неискоренимая даже смертью женская черта.
Впрочем, смотрел на меня сейчас не один Дир.
Вокруг столпились адепты. Десятки пар глаз, вытаращенных от ужаса и любопытства. Магики образовали тесное, душное кольцо, и до меня доносился гул приглушенных голосов:
– Неужто не померла?
– Магистр Нидоуз… Он же… Он вытягивает проклятие…
– Но так же нельзя! Это же…
– Да так самому сдохнуть можно…
Я мазнула взглядом по адептам. Какой-то белобрысый детина стоял бледный, как полотно. Пара девиц вцепились друг в друга. Кто-то из профессоров, пытаясь расчистить пространство, безуспешно расталкивал толпу.
А Дир… Дир не обращал на них никакого внимания. Его руки подхватили меня за плечи, помогая приподняться, а казалось – держали и всю мою жизнь, меня саму на ладонях. И в них хотелось остаться. Навсегда.
Я смотрела на инистого, на этот мир, который – теперь точно знала – ничуть не книжный, и, хватала ртом воздух. Он пах теперь не смертью. Он пах им. Морозной мятой, грозой и… и железом. Кровью. Я почувствовала на губах солоноватый привкус и поняла, что это не моя кровь. Губа инистого была разбита и да, окрашена черным, а не алым…
– У тебя она темная. – Я коснулась лица Дира, трогая ссадину.
– Пройдет, – отмахнулся он. – А тебе нужно в лазарет… Срочно.
И, не доверяя меня никому, подхватил на руки. А ведь сам накануне был ранен и… Но я вдруг отчетливо поняла: попробуй кто отнять меня у инистого сейчас – и тому не жить. Так что во имя здоровья (в первую очередь доброхотов-забирателей, случись вдруг такие) я молчала.
Дир нес меня, бережно, словно не веря до конца, что я здесь, рядом… И вдруг я услышала:
– А ведь обещала, что не перестанешь дышать без меня. А сама…
– Это получилось нечаянно…
– Так «нечаянно» ты доведешь меня до безумия, если еще не… – обреченно произнес инистый.
– Тебе нельзя сходить с ума, – выдохнула я и мысленно добавила: «Раз уж ты настоящий».
– Это еще почему? – фыркнул Дир, словно возмущаясь такой нетолерантности: дескать, мне можно, а ему – нет?
– Потому что мне
