Неладная сила - Елизавета Алексеевна Дворецкая
– Ты, может, простые видел, а то с корня папороть-травы! Такой перстень и сквозь землю видеть дает, и с травами разговаривать…
– Ты, Радимка, с крыльца упал да головой стукнулся? Что ты несешь? С травами разговаривать! Перстень на корне! На своем корешке поищи, да он больно мал, не много на нем сыщешь!
Девки дружно захихикали.
– Несведуший ты человек, Дема, малосмысленный! – с насмешливой снисходительностью пояснил Радим. – Устинья сказала: кто такой перстень ей принесет, с корня папоротникова, за того она замуж и выйдет. Правду говорю, Устяша?
– Правду. – К изумлению Демки, Устинья спокойно подтвердила этот вздор и вздохнула.
На миг повисла тишина – все ждали, найдет ли Демка достойный ответ, а он пытался понять, с чего бы Устинья, девушка разумная, взялась морочить его и людей такой чепухой.
Из леса на западе, где в небе уже погасли последние полосы заката, донесся долгий вой. Похожий на волчий, он, однако, был иным, и звук этот леденил кровь.
– А ведь полночь уже… – полушепотом возвестила Настасея, с благоговейным ужасом глядя на луну.
И будто спали чары: все девки разом завизжали, вскочили и стремглав бросились в деревню. Словно уже увидели волколака, словно он уже скакал за ними и ловил когтистыми лапами сзади за подолы.
Миг – и покинутый костер остался догорать на пустой луговине, как отважный витязь, в одиночку прикрывающий отступление войска.
* * *
Когда Демка, как ему было велено, привел Еленку к Егоркиной избе за выгоном, вся поляна перед ней была усеяна овцами. Десятка два, серые и черновато-бурые, они лежали, как лежат собаки, вытянув передние лапы. Выпученные желтые глаза на черных мордах провожали людей не по-овечьи пристальными взглядами – пробирала жуть. Демка при виде их только удивился: в Сумежье овец держали по большей части белых, – а Еленка вздрогнула и было хотела взять его за локоть, но сдержалась и лишь отвела глаза. Одна овца забралась даже на крышу избенки – полузарытой в землю и такой низкой, что скаты крыши почти касались травы, – и растянулась там.
В избушке, куда Еленка и Демка осторожно спустились по трем вырезанным в земле ступенькам, уже сидели трое: Егорка, Куприян и приехавший с ним вместе Миколка.
– Дай бог добра! – Еленка поклонилась, войдя. – Тебе, Егорка.
Она подала хозяину лукошко с яйцами и творогом: каждая жительница Сумежья, имевшая скотину, подкармливала пастуха. Икону Еленка искать не стала: ее заменял лежащий на лавке в углу медвежий череп. Говорили, что через этот череп, возложив его себе на голову, Егорка может обернуться медведем. Сейчас череп был прикрыт рушником.
Еленку усадили возле печи, Демка скромно отошел к двери и уселся там. В этом собрании он был самым младшим и самым же несведущим. Боялся, что его выгонят и он не узнает, что все это значит, но уйти ему не приказывали. Он уже понял: здесь собрались на совет «знающие» люди. Себя он к ним никак не мог отнести, но разве он не заслужил права хотя бы послушать? Демка чувствовал себя на пороге чего-то нового, опасного, но увлекательного. За ночь и утро его желание выучиться у Куприяна волхованию не прошло, а только окрепло. Может, это и есть новое дело, какого уже какое-то время жаждала его душа?
И, как родник на дне глубокого оврага, билась в глубине души живая мысль о золотом перстне с корня папороть-травы и той награде, какая за нее обещана. Чтобы этакое чудо найти, уж верно надо держаться знающих людей!
Ночуя в одной избе с Устиньей, Демка полночи не спал от радостного волнения. Избу заполнял храп Куприяна и Миколки, совершенно заглушая тихое дыхание девушки на печи, но от мысли, что она совсем рядом, внутри разливалось тепло. Даже и памяти не было о зубастом страховидле, которое, быть может, скачущей своей нелепой походкой шныряет сейчас по улице, вдоль спящих барсуковских дворов.
«Ты про папоротник-то что, пошутила? – спросил Демка нынче утром, когда Устинья, вновь принявшись за хозяйство в Куприяновой избе, подавала мужчинам яичницу с копченым салом и тощие весенние блины. – Или правда хочешь перстень из-под корня?»
«Какая шутка? – вместо племянницы ответил заметно повеселевший Куприян. – При народе объявлено, зарок дан. Кто принесет золотой перстень из-под папороть-травы, тот и будет нам жених. Да, Устяша?»
«Миколка, может, пошутил, – Устинья взглянула на старика, – а я уж слово дала, так тому и быть».
«Миколка, так это сказка, про перстень, или правда?» – приступил к нему Демка.
«Ранние люди сказывали, есть такое чудо в свете! – сказал Миколка. – Я мыслю, кого бог Устяше в мужья судил, тот и золото под корнем найдет».
Устинья только вздохнула, не поднимая глаз. Ей, похоже, все женихи были желанны одинаково мало.
«Хочешь счастья попытать, а, Демка?» – смеясь, подначивал его Куприян.
«А я, что ли, хуже других? – с вызовом ответил тот. – Где-то ведь и для меня счастье припасено. Может, как раз под тем кустом!»
Помня Хоропуна – ходил три дни, принес злыдни, – он не так чтобы верил в возможность пойти в лес и найти счастье. Кто на такую приманку поведется, сам добычей станет. Но Устинья… Как он не верил, что она выйдет замуж ради перстня из-под корня папоротника, так она и Куприян не верили, что Демка не шутя думает поискать это чудо. Но если это все же возможно… Не по шерсти рыло, убеждал он себя, этого нам и не донюхаться! Но вопреки всему решимость в нем крепла. Пусть он Устинье не пара, но никого другого во всей волости он бы за эту пару, достойную ее, не признавал. Радимка, что ли? Лупандя? Сбыня и Домачка из Сумежья? Да они кто – мальцы! А он, Демка, уже с волколаком бился! Не желая быть поднятым на смех, он пока молчал, но от самой возможности достичь такой награды в груди разрастался теплый пузырь счастья. Казалось, заполучи он Устинью – мигом сам станет совсем другим человеком, в пять раз лучше нынешнего. Это было все равно что воображать себя в сказке – тем царевичем, что мог верхом подскочить до оконца самого высокого терема и в нем поцеловать царевну. Демка знал: не версту он тем царевичам, – но мысли о таком чуде грели и веселили. Как в детстве, когда, вооружившись палкой и круша заросли крапивы, так легко было вообразить себя витязем, богатырем Добрыней… Пока Деряга не погнал опять в кузню мехи качать.
Еленка не удивилась тому, что, кроме Куприяна,
