( Не ) нужная истинная маршала драконов - Мия Галицкая
Эпилог
Прошло пять лет. Пять лет, которые вместили в себя целую вечность спокойного, глубокого счастья. Я до сих пор иногда просыпалась по ночам и, чтобы убедиться, что это не сон, прикасалась пальцами к прохладной шелковой простыне, к твердому теплу спины Аларика, прислушивалась к мерному дыханию нашего сына из соседней комнаты.
Поместье Хардов стало моим настоящим домом. Оно не было похоже на холодный, сияющий позолотой императорский дворец. Это было место, пропитанное историей и жизнью. Старинные стены из темного камня хранили прохладу летом и тепло зимой, а из окон нашей спальни открывался вид не на парадные площади, а на бескрайние леса и зеркальную гладь озера, в котором отражались горы. Воздух здесь всегда пах дымком из камина, старыми книгами из библиотеки Аларика и свежескошенной травой.
Первые месяцы после переезда были временем тихого, почти блаженного уединения. Мы с Алариком заново узнавали друг друга без оглядки на войну, опасности и долг. Он оказался удивительно внимательным и терпеливым учителем, постепенно посвящая меня во все тонкости управления своими землями. Я же учила его простым вещам – смеяться без причины, варить кофе на рассвете и просто молча сидеть рядом, наблюдая, как заходит солнце.
А потом на свет появился он. Наш Рейнар.
Я никогда не забуду тот миг, когда акушерка положила мне на грудь маленький, теплый комочек. Он был таким крошечным, с сморщенным личиком и цепочкой тончайших серебристых чешуек вдоль спинки. Но когда он открыл глаза – те самые синие, как у отца, глаза с вертикальными зрачками – и тихо щелкнул, в моем сердце что-то навсегда встало на свои места. Это была не просто любовь. Это было чувство абсолютной, первобытной принадлежности. Он был мой. Наш.
Аларик, обычно такой сдержанный и твердый, в тот день был похож на потерянного мальчика. Он боялся взять сына на руки, боялся сделать ему больно, и когда я наконец вложила Рейнара в его неуклюже сложенные ладони, на глаза ему навернулись слезы. Он просто стоял и смотрел на него, а по его лицу текли беззвучные слезы. Это была самая искренняя и потрясающая картина, которую я когда-либо видела.
Корвис сдержал свое слово. Через месяц после рождения Рейнара по всей империи был зачитан указ: Мой племянник, Рейнар Хард, объявлялся наследником императорского престола. Это решение было встречено всеобщим одобрением. Народ видел в нем символ единства и новой надежды – дитя героев, победивших скверну.
А вскоре после этого Корвис и Оливия, передали нам бразды правления и отправились в долгое путешествие. «Мы отдали империи всю свою молодость, – написал как-то раз Корвис в своем письме. – Теперь пришло время пожить для себя.»
И мы старались оправдать его доверие. Прошли те времена, когда я робко сидела на советах, боясь сказать лишнее слово. Теперь я правила бок о бок с Алариком, как равная. Мы дополняли друг друга: его железная логика и стратегическое мышление – и моя интуиция и понимание людей. Империя процветала. Города отстраивались, торговля шла бойко, а на границах царил мир.
Наш Рейнар рос не по дням, а по часам. Он был удивительным ребенком – любознательным, озорным, с независимым характером, который он явно унаследовал от отца. Уже в три года он мог часами сидеть с Алариком в библиотеке, «читая» старые фолианты с картинками драконов. А по вечерам, устроившись у камина, он требовал, чтобы я рассказывала ему сказки. Но не о принцессах, а о «маме волшебнице и папе-огненном драконе».
И вот однажды, спустя пять лет этого почти идиллического существования, пришло письмо от Корвиса. Я вскрыла его за завтраком, в то время как Аларик пытался уговорить Рейнара доесть кашу.
«Дорогая сестра, – писал Корвис. – Наше путешествие привело нас к далеким южным морям. И здесь, под шум прибоя, случилось новое чудо. Оливия подарила мне сына. Мы назвали его Эдвином. Он имеет все шансы стать настоящим сорванцом – у него уже прорезались первые чешуйки, и он умудрился слегка опалить бороду своему старому отцу своим первым чихом. Поздравь и себя – теперь ты стала тетей. Целую. Твой брат».
Я отложила письмо и посмотрела на Аларика, который, наконец, победил в битве с кашей. Он уловил мое выражение лица.
– Что-то случилось?
– У нас… появился племянник, – сказала я, и голос мой дрогнул от переполнявших меня чувств. – Корвис и Оливия… назвали его Эдвином.
Аларик улыбнулся своей скупой, но такой теплой улыбкой.
– Наконец-то у Рейнара появится достойный компаньон для будущих проказ. Надо будет начать строить для них новое крыло, пока он не спалил старое.
Я рассмеялась, глядя на нашего сына, который с серьезным видом пытался сложить в тарелке изображение дракона. Сердце мое пело от радости за брата, за Оливию, за новую жизнь, которая начиналась в нашей семье.
И в этот момент я поняла, что пришло время. Тайна, которую я хранила последние несколько недель, уже не могла ждать. Она рвалась наружу, чтобы разделить радость с самым главным человеком в моей жизни.
Вечером, когда Рейнара уложили спать, а мы с Алариком остались в нашей маленькой гостиной, я подошла к камину, где он сидел в кресле, просматривая донесения. Огонь играл на его профиле, делая его черты такими знакомыми и любимыми.
– Аларик, – тихо позвала я.
Он отложил пергамент и посмотрел на меня, и сразу же во взгляде его появилась тревога – он уловил необычную нотку в моем голосе.
– Что-то не так, Миранда?
– Все так, – улыбнулась я, подходя ближе. Я взяла его большую, сильную руку и прижала ее к своему животу, туда, где под складками платья уже начинала угадываться новая, едва заметная жизнь. – Все так прекрасно, как никогда.
Он замер. Его пальцы, всегда такие твердые и уверенные, на мгновение дрогнули. Он смотрел на меня, и в его синих глазах, отражавших пламя камина, плясали искорки непонимания, надежды и растущего изумления.
– Ты… – он не мог договорить.
– Да, – прошептала я, кладя свою руку поверх его. – Наш Рейнар скоро перестанет быть единственным.
Он медленно, словно боясь спугнуть что-то хрупкое, встал с кресла и опустился передо мной на одно колено, как когда-то давно, в шатре, после битвы. Его руки теперь обе лежали на моем животе, а голова склонилась так, что лбом он касался меня.
– Миранда, – его голос
