( Не ) нужная истинная маршала драконов - Мия Галицкая

ас с Хардом разместили в личных покоях императорской семьи – роскошных апартаментах, где каждый предмет мебели был произведением искусства.

На следующее утро я проснулась от того, что по привычке потянулась рукой к Харду, но его место было пусто и остыло. Он уже встал – дела империи не ждали. Я лежала, слушая непривычную тишину, и чувствовала легкое движение внутри – наш ребенок напоминал о себе. Это ощущение было волшебным.

В дверь постучали, и в комнату вошла служанка с почтительным поклоном.

– Ваша светлость, вас ожидают портные для примерки свадебного наряда.

Меня охватила легкая паника. Свадьба. Императорская свадьба. Я была к ней не готова.

Пока я пыталась освоиться в гардеробной, дверь приоткрылась, и в щелке показалось знакомое, дорогое лицо.

– Вот это размах, племянница, – раздался добрый, насмешливый голос, который я не слышала так давно и так сильно ждала. – Заблудиться недолго.

Я замерла на месте, а затем, забыв о всех приличиях и о присутствии служанки, с радостным криком бросилась к двери.

– Оливия!

Она стояла на пороге,в элегантном платье, с той же лучистой улыбкой и мудрыми, все понимающими глазами. Мы обнялись так крепко, словно боялись, что это сон.

– Ты здесь! Как? Когда ты успела? – засыпала я ее вопросами, отстраняясь, чтобы еще раз убедиться, что это правда.

– Как-как, на крыльях любви и по приказу самого Императора, – она улыбнулась, оглядывая меня с ног до головы. Ее взгляд стал профессионально-оценивающим. – Такая худющая стала. А тебе нужно заботиться теперь о двоих!

За ее спиной в комнату робко заглянула Нора, моя верная, бесценная Нора. Ее глаза сияли от восторга и легкой тревоги.

– Миранда! Я же говорила ,что ты станешь герцогиней!

Мы снова обнялись, смеясь и плача одновременно. А следом за Норой, опираясь на резной дубовый посох, в комнату вошла ее бабушка. Ее лицо, испещренное морщинами, напоминавшими древнюю кору, светилось непривычным, почти непривычным спокойствием. От нее веяло запахом хвои, влажной земли и безмятежностью векового леса.

– Дитя равновесия, – произнесла она, и ее голос звучал как шелест листвы под ветром. – Миранда, лес шлет тебе свои дары. Целебные травы для силы твоей и ребенка твоего.

Потом она рассказал,что друидов вернули на службу. Это известие стало для меня еще одной, тихой, но очень важной победой. Прощение друидов и их возвращение залечивало старую, гноящуюся рану, нанесенную империи годами недоверия и гонений. Это был шаг к настоящему миру.

Однако не все новости, которые ждали нас в столице, были столь радостными. За обедом в огромной, сияющей золотом и хрусталем столовой, Корвис, отложив нож и вилку, с суровым видом обратился к собравшимся.

– Вчера завершился суд над леди Энтой Роуз и ее дочерью Магдой, – его голос был ровным, но в нем слышалась сталь. – Их доставили в столицу под строжайшей охраной. Судили быстро, но справедливо. За измену, сознательное соучастие в распространении скверны и попытку убийства члена императорской семьи.

В столовой повисла тяжелая, гнетущая тишина. Я невольно посмотрела на Харда. Его лицо было каменной маской.

– Леди Энта Роуз приговорена к пожизненному заключению в башне Безмолвия, – продолжил Корвис. – Ее титулы и земли конфискованы в казну империи.

– А Магда? – тихо, почти шепотом, спросила я.

Корвис перевел взгляд на Брэндона, который сидел молча, уставившись в свой бокал. Тот тяжело вздохнул и поднял на нас глаза. В них читалась сложная гамма чувств – боль, стыд и странное облегчение.

– Магда… была пешкой в руках своей матери, – сказал Брэндон, его голос был хриплым. – Следствие показало, что она действовала в большей степени из страха и извращенного желания заслужить любовь и одобрение Энты, чем по своей злой воле. Ей дарована жизнь. Но она лишена всего – титула, состояния, права когда-либо ступить на землю империи. Она будет изгнана. Навсегда.

Я увидела, как напряглись мышцы на его скулах. Несмотря ни на что, между ними когда-то существовала связь, пусть и отравленная скверной. И он, прошедший через очищение и освободившийся от ее влияния, слишком хорошо понимал, что значит быть марионеткой, лишенной своей воли.

Именно тогда, в тот самый вечер, Брэндон и объявил о своем решении. Он отодвинул стул и встал, его фигура в свете люстр казалась одновременно могучей и очень одинокой.

– Я не буду присутствовать на вашей свадьбе, – сказал он твердо, глядя по очереди на Харда, на Корвиса и на меня. – Мы с Мартой уезжаем на рассвете. В земли Пожирателей Даров. Она… согласилась стать моей женой и править вместе со мной. Мы должны помочь ее народу восстановиться, вернуть им достоинство и мир. И… – он сделал паузу, и его взгляд, полный старой, застарелой боли и новой решимости, устремился на Харда, – долг нашего дома должен быть выплачен… Отныне Харды свободны от этого бремени.

Алларик молча кивнул. В его глазах не было ни злорадства, ни торжества. Не было и полного прощения – некоторые раны заживали слишком долго. Но было понимание. Понимание между двумя драконами, между двумя братьями.

После их отъезда дворец погрузился в настоящую суматоху, связанную с подготовкой к свадьбе. Дни превратились в калейдоскоп бесконечных мероприятий: примерки невероятно сложных и тяжелых нарядов, дегустации блюд для свадебного пира, репетиции церемонии до полного изнеможения. Я чувствовала себя дорогой, но абсолютно бесправной куклой, которую наряжают, причесывают и водят по бесконечным залам.

Единственным спасением стали вечера, которые я проводила в своих покоях в компании Оливии и Норы. Мы запирались от всего мира, заваривали травяной чай и предавались воспоминаниям. Мы смеялись над нелепостями придворного этикета, над моими неуклюжими попытками выглядеть «как подобает герцогине», вспоминали наше прошлое, и простые радости.

В эти моменты я снова чувствовала себя просто Мирандой и это была моя отдушина.

Именно в один из таких вечеров я вышла в сад подышать прохладным ночным воздухом и застала там Оливию. Она сидела на мраморной скамейке в тени цветущих жасминов, одна, глядя на полную луну, и на ее щеке блестела одинокая слеза.

– Что случилось? – тревожно спросила я, подсаживаясь рядом.

Она вздрогнула, словно очнувшись от глубоких раздумий, и быстро, почти смущенно, вытерла лицо.

– Корвиса? – рискнула я предположить, положив руку на ее ладонь.

– Чувства, Миранда, – тихо сказала Оливия, глядя куда-то вдаль, – они не умирают.