Пекарня «уютный очаг» и её тихие чудеса - Дарья Кун

Они пошли обратно к пекарне, их пальцы переплелись. Луна освещала им путь, а их тени, длинные и причудливые, танцевали перед ними на булыжниках.

Возвращаясь, они видели, что в некоторых домах в окнах уже горел свет – люди просыпались на раннюю работу и находили свои свёртки. Они видели, как в окне миссис Клэр вспыхнула свеча, как на пороге своего дома замер с куском звёздного печенья в руках Седрик, как Эдгар вышел на крыльцо, потягиваясь, и с удивлением поднял свой свёрток.

Они не подходили, не ждали благодарностей. Они просто видели эти маленькие, тёплые огоньки понимания и благодарности, зажигающиеся в ночи, и этого было достаточно.

Войдя в пекарню, они оказались в объятиях привычной, уютной темноты, наполненной знакомыми запахами. Каэл задвинул засов на двери и повернулся к Элли.

Она стояла посреди комнаты, смотря на него, и в её глазах светилось что-то такое, от чего у него перехватило дыхание.

– Спасибо, – прошептала она. – Что пошёл со мной.

Он подошёл к ней, обнял и притянул к себе. Они стояли так, слушая, как за окном просыпается город, и знали, что самый главный подарок они уже сделали друг другу. И он был не из теста и сахара. Он был из доверия, тишины и общей, разделённой ночи. И он был намного слаще любого пирожного.

Глава 27. Новая жизнь

Ветер, игравший накануне листьями на площади, улёгся, уступив место тихому, почти летнему зною. Воздух над Веридианом был прозрачным и звенящим, словно стекло, и солнце заливало Пряничный переулок таким ярким светом, что даже старые, потёртые булыжники казались позолоченными.

В «Уютном очаге» царила привычная утренняя суета, слаженная и мирная, как хорошо отлаженный механизм. Элли, уже закончив с основной выпечкой, протирала прилавок тряпкой, смоченной в воде с добавлением уксуса и лаванды – для блеска и приятного запаха. Каэл где-то наверху, помогая Лео собираться в школу, а с улицы доносились обрывки фраз и смех – город просыпался.

Дверь скрипнула, и на пороге появился юный ученик почтальона – рыжеволосый веснушчатый мальчишка по имени Тим. Он нервно переминался с ноги на ногу, сжимая в руке не обычную газету или счет, а небольшой, сложенный вчетверо лист плотной, желтоватой бумаги.

– Миссис Элли? – пискнул он. – Вам. Лично в руки. Так сказали.

Элли, удивлённая, вытерла руки о передник и приняла письмо. Конверта не было, лишь её имя, выведенное на внешней стороне чётким, безличным почерком.

– Кто передал, Тим?

– Незнакомец, – пожал плечами мальчик. – В плаще, но не в том… не в сером. В обычном. Дал монетку и сказал отдать только вам. – Он получил свою обычную утреннюю булочку с шоколадом, сунул её за пазуху и убежал, видимо, торопясь по своим делам.

Элли осталась одна с загадочным посланием в руках. Бумага была шершавой на ощупь, пахла пылью и чем-то ещё – металлическим, официальным. Лёгкая тревога, давно уже не посещавшая её, шевельнулась где-то глубоко внутри.

Она развернула лист.

«Сударыня, – было написано тем же чётким, каллиграфическим почерком. – Настоящим сообщаем, что в результате проведённого внутреннего расследования дело в отношении несовершеннолетнего Леонарда Ойдена признано закрытым. Упомянутый субъект официально считается погибшим при печально известном инциденте в лаборатории №7. Его магический потенциал признан утраченным и не подлежащим восстановлению. Все ордера на розыск и задержание аннулированы».

Элли замерла, перечитав строки ещё раз. Сердце её бешено заколотилось, но не от страха, а от нахлынувшей, почти невероятной надежды. Это было… официальное признание? Признание их победы? Их права на жизнь?

Её взгляд упал на нижнюю часть листа, где тем же почерком, но более мелко и, показалось ей, с лёгкой дрожью, было приписано: «P.S. Что касается инцидента с кондитерским изделием… Приносим свои глубочайшие извинения. Яблочный пирог… он должен был быть восхитительным. Сожалеем о случившемся недоразумении».

Это было уже слишком. Элли прислонилась к прилавку, чувствуя, как по её щекам катятся слёзы. Слёзы облегчения, смешанного с горькой иронией. Они сожалели о «недоразумении». О попытке сломать ребёнка, запугать город, разрушить жизни. Они называли это «недоразумением». И приносили извинения за пирог.

Она медленно поднялась по лестнице, уже не той узкой и тёмной, что вела на чердак, а по новой, более пологой и светлой, что Каэл построил несколько недель назад. Дверь в бывший чердак теперь была настоящей дверью – крепкой, дубовой, с красивой медной ручкой.

Она приоткрыла её, не стучась.

То, что открылось её глазам, уже не было пыльным складом. Это была комната. Настоящая, светлая, уютная комната. Два больших окна, в которые лилось утреннее солнце, освещали застеленную лоскутным одеялом кровать, полки с книгами и игрушками, небольшой письменный стол. Воздух пах деревом, краской и… сосной.

Посреди комнаты, на мягком шерстяном ковре, сидели двое. Каэл, склонившись над куском светлого дерева, с ножом в руке вырезал что-то с сосредоточенным видом резчика по дереву. Рядом с ним, поджав под себя ноги, сидел Лео. Он с восторгом наблюдал за работой, а в его руках уже была почти готовая, грубовато вырезанная лошадка.

Они не сразу заметили её. Картина была настолько мирной, такой идеальной, что Элли не хотелось её нарушать. Это был тот самый покой, то самое счастье, за которое они так отчаянно боролись.

– Смотри, – говорил Каэл своим низким, спокойным голосом, – не дави сильно. Дерево само подскажет тебе, куда вести лезвие. Чувствуешь прожилки? Вот здесь нужно снять чуть-чуть, чтобы получилась грива…

Лео кивал, впитывая каждое слово, его глаза блестели от интереса.

Элли кашлянула тихо. Они оба подняли головы.

– Элли! – просиял Лео, поднимаясь на ноги и показывая ей свою лошадку. – Смотри, что мы делаем! Каэл учит меня!

Каэл отложил нож и дерево, его взгляд сразу же уловил что-то в её лице, в её позе, в зажатом в руке листе бумаги.

– Что-то случилось?

Элли перевела взгляд с сияющего лица Лео на его – серьёзное, внимательное. Она подошла к ним, опустилась на ковер рядом и протянула Каэлу записку.

Он взял её, пробежал глазами, и его брови медленно поползли вверх. Он перечитал текст ещё раз, потом посмотрел на приписку о пироге, и уголок его рта дёрнулся в почти неуловимой улыбке. Он передал листок обратно Элли и посмотрел на Лео.

– Леонард Ойден, – произнёс он чётко. – Погиб. Его магия утрачена.

Лео замер, его улыбка медленно сползла с лица, уступив место недоумению и лёгкому испугу. Он