Пекарня «уютный очаг» и её тихие чудеса - Дарья Кун

Глава 26. Ночная благодарность

Глубина ночи в Веридиане была не просто отсутствием дня. Она была особым состоянием, живым, дышащим существом, закутавшим город в мягкий, тёмный бархат. Луна, круглая и яркая, как только что испечённая сдобная булка, плыла в бездонном небе, заливая серебристым светом спящие улицы. Воздух, ещё не остывший от дневного тепла, был напоён ароматами ночных цветов, влажной земли и далёкого дыма из потухших печей.

В «Уютном очаге» царила тишина, но не пустая, а насыщенная, густая от пережитого дня. Элли стояла у большого стола, заваленного теперь не ингредиентами, а аккуратно завёрнутыми в чистую льняную ткань свёртками. В каждом из них лежало по несколько пирожных – тех самых, «особенных», что помогли объединить город. Но эти были другие. Выпеченные не для общей цели, а для каждого лично. С благодарностью.

Она заканчивала завязывать последний свёрток бантом из грубой бечёвки, когда услышала неслышные шаги на лестнице. Каэл спускался вниз, одетый не для сна.

– Не спится? – тихо спросила она, не оборачиваясь.

– Ты не спишь, – просто констатировал он, подходя к столу. Его взгляд скользнул по аккуратным рядам свёртков. – Что это?

– Благодарность, – ответила Элли, поглаживая рукой холщовый узелок. – Всем, кто помогал. Кто не побоялся. Кто стоял с нами. Они заслужили больше, чем общее «спасибо».

Каэл молча кивнул, его понимающий взгляд был красноречивее любых слов. Он взял со стола один из свёртков и понюхал его, закрыв глаза.

– Миссис Клэр. Имбирный пряник с мёдом. Чтобы кости не ныли.

Элли улыбнулась.

– А это? – он взял другой, побольше.

– Эдгару-рыбаку и его сыну. Пряные кексы с орехами. Чтобы были крепкими, как морской узел.

Он обошёл стол, безошибочно угадывая по запаху, кому предназначен каждый свёрток.

– Седрику – звёздное печенье. Мэйбл – горькие пряники. Маркусу – ржаной хлеб… – Он остановился перед последним, самым маленьким свёртком, потрогал его и посмотрел на Элли. – А это?

Элли покраснела и опустила глаза.

– Это… тебе. Не благодарность. Просто… потому что.

Он развернул узелок. Внутри лежал не пирожное, а небольшой, идеально пропечённый хлебец из тёмной муки, с душистым мёдом и лесными ягодами. Таким же, как тот, что она испекла для него когда-то.

Он не сказал ничего. Просто положил ладонь на её щёку, и его большой палец провёл по её коже. В этом прикосновении было всё: и понимание, и признательность, и та тихая, глубокая нежность, что росла между ними с каждым днём.

– Пойдём, – сказал он наконец, заворачивая хлебец обратно. – Разнесём их, пока город спит.

Они вышли на улицу, захватив две большие корзины со свёртками. Ночь встретила их прохладной свежестью и оглушительной тишиной. Их шаги по булыжной мостовой казались невероятно громкими в этом всеобщем безмолвии.

Первой остановкой был дом миссис Клэр. Элли, крадучись, чтобы не разбудить старушку, привязала свёрток к ручке двери её крошечного домика, украшенной фигуркой аиста. Она представила, как та утром найдёт его, как удивится, как, может быть, даже всплакнёт от умиления, и улыбнулась про себя.

Дальше – дом Эдгара. Каэл, двигаясь с присущей ему лесной бесшумностью, положил свёрток прямо на крыльцо, рядом с парой старых рыбацких сапог. Он даже поправил их, поставив ровнее.

Они шли от дома к дому, как ночные призраки, оставляющие после себя не страх, а сладкие следы. Седрику они повесили свёрток на изящную дверную ручку в виде драконьей лапы. Мэйбл – положили в плетёную корзину для писем, из которой торчали пучки сушёных трав. Капитану Маркусу – оставили на лавке у входа в казарму стражи.

С каждым оставленным свёртком Элли чувствовала, как груз дня поднимается с её плеч. Это был не долг, который она возвращала. Это был подарок. Подарок от всего сердца. И вручать его тайно, под покровом ночи, было как-то особенно приятно и трогательно.

Они уже заканчивали свой ночной обход, когда из-за угла ближайшего дома послышался шорох. Они замерли, прижавшись к стене. Из темноты выплыла… кошка. Большая, пушистая, серая в полоску, с умными зелёными глазами. Она была местной знаменитостью – полудикая кошка по кличке Тучка, которую подкармливал весь переулок.

Тучка остановилась, уставилась на них, потом подошла к корзине Элли и принялась тереться о её ноги, громко мурлыча.

– И тебе найдётся, прожора, – улыбнулась Элли, доставая из кармана небольшой, специально припасённый кусочек лососевого печенья.

Пока кошка лакомилась, на крыльце соседнего дома скрипнула дверь. На пороге появилась маленькая, заспанная девочка лет семи – Лина, дочка почтальона. Она была в слишком большой для неё ночной рубашке и держала в руках потрёпанного плюшевого зайца.

– Это вы? – прошептала она, протирая глаза. – Пекарша Элли и лесной человек?

Элли и Каэл переглянулись. Их поймали.

– Мы… мы не хотели будить, – виновато сказала Элли.

– Я не спала, – сообщила Лина. – Ждала лунного зайчика. А увидела вас. – Она подошла ближе и заглянула в почти пустую корзину. – Это вы всем разносите гостинцы? За то, что мы вам помогли?

Элли опустилась перед ней на корточки.

– Да, солнышко. Чтобы все знали, что мы их ценим.

Лина серьёзно кивнула.

– Мама говорила, что вы волшебная. Что ваши пирожные… они как объятия. Тёплые-тёплые. – Она потянулась и неожиданно обняла Элли за шею. – Спасибо.

Элли обняла её в ответ, чувствуя, как по её щекам катятся тёплые слезы. Это маленькое, ночное приключение только что обрело новый, глубокий смысл.

Лина отпустила её, подошла к Каэлу и, сделав глубокий вдох, как будто собираясь прыгнуть в ледяную воду, обняла и его за ногу. Каэл замер, совершенно растерянный, его руки беспомошно повисли в воздухе. Потом он медленно, очень осторожно, положил одну ладонь ей на голову.

– Будь храброй, – прошептал он ей. – Как твой заяц.

Лина отпустила его, сияя, как будто получила величайшую награду, и побежала обратно в дом, на ходу оборачиваясь и махая им рукой.

Они стояли ещё несколько минут, слушая, как скрипит за ней дверь, а потом переглянулись. И в глазах Каэла Элли увидела не привычную суровость, а ту самую, редкую мягкость, что появлялась там лишь в самые особенные моменты.

– Пора домой, – тихо сказала она, беря его за