Адептка второго плана - Надежда Николаевна Мамаева
Причем прозвучало это так энергично, альтруистично, охотно, и еще много чего, оканчивающегося на «но», что я поняла: если срочно не встану, то лягу на койку. Только лекарскую.
– Вильда, что-то мне подсказывает, что когда ты преставилась, то вокруг люди подумали, что ты теперь с вышними и… им теперь придется нелегко!
– Почему только подумали? – фыркнула бабуля. – Они вслух это произнесли!
И призрачная разразилась долгой, проникновенной, бранной речью в адрес своих убийц и тех, кто был рядом в момент ее смерти. Слушая эту тираду Смерти, я сначала подошла к окну, глянув на улицу, и приоткрыла створку, пуская в комнату свежий воздух.
Академия вовсю просыпалась, адепты спешили в столовую, и мне тоже не стоило задерживаться в комнате, если я не хотела опоздать ни на занятия, ни на завтрак. О том, что последний необходим, настойчиво намекал мой организм. Так что не было ни единого шанса начать этот день правильно: остановиться и немножко потупить. Осталось надеяться, что и закончится он не традиционно, когда хочется хорошенько поорать.
Потому, лелея эту веру в лучшее, я решила: сбегаю в столовую, а потом вернусь, соберу вещи и отправлюсь на учебу. Заодно и Вильда, хоть и мертвая, но разгорячившаяся, слегка, как и полагается приличному трупу, остынет. А комната – проветрится.
В утро, свежее и сквозистое, я выбежала на всех парах и устремилась за едой. Ведь как можно думать об учебе или великих свершениях, когда кто-то близкий страдает?! Причем отчаянно. Ощущая безмерную пустоту внутри себя. Я имела в виду собственный живот, в котором с вечера ничего не было. Да и ужин, честно говоря, не побаловал. Потому-то на сегодняшнюю тыквенную кашу с потрошками я посмотрела даже с некоторой радостью. Правда, той было в миске всего пара ложек. Видимо, повара старались, чтобы адепты-бесплатники местными хлебами не утолстели.
Расправившись с завтраком, я поспешила обратно. Только вот завернув за угол столовой, чтобы срезать путь через кусты, вдруг услышала слова… Те раздались из-за плотной стены зарослей. И все бы ничего, мало ли кто решил посекретничать с утра пораньше, но прозвучало знакомое имечко.
– Ранских, ты забыл, что бастард?
Голос был бархатисто-ядовитый, с той самой сладковато-цианистой ноткой, которую аристократы вкладывают в слова, когда хотят унизить, но сделать это изящно.
– И что? – ответил знакомый голос, в котором звенела натянутой тетивой злость.
– И то, что ты здесь – ошибка, – продолжил первый. – Ты думаешь: твои потуги что-то значат? Ты – грязь под ногами у законнорожденных.
– О, – раздался еще один голос, молодой, с хищным смешком. – Он, кажется, всерьез верит, что может быть нам ровней.
– Я здесь, потому что прошел испытания, – ответил Ранских, сдерживаясь из последних сил.
Вчера я убедилась: этот рыжий порывист, и невозмутимость дипломата ему не светит, но… Он был честен со своей совестью. В отличие от тех, кто его сейчас унижал и провоцировал.
Богатенькие аристократы так ловко рыли рыжему яму, что со стороны и не подкопаться: решили вывести Ранских из себя, чтобы тот применил магию, а потом настаивать на отчислении. Понимал это, похоже, и мой одногруппник, иначе бы давно запустил в провокаторов боевым арканом.
Вот только если в противостоянии магии Ранских мог бы одержать победу, то в словесных баталиях он, судя по всему, проигрывал с разгромным счетом, пытаясь оправдываться там, где нужно было атаковать.
Рыжий, загнанный в угол, старался защищаться, но… Сколько их там, сворой, собралось на одного?
Вчера Ранских мог бы так же подговорить одногруппников, чтобы поквитаться со мной, но он предпочел выяснить все на равных, один на один. Пусть и за углом. Так что чести у него, бастарда, было поболее, чем у этих законнорожденных. Так что…
Я засучила рукава и только тут вспомнила: магия, вернее, бабуля не при мне! Вот засада.
Зато я отчетливо поняла, откуда у Ранских вчера вырвалось это его «ты недостойна»: ему, похоже, постоянно приходилось доказывать всем и вся, что он-то, несмотря на происхождение, достоин…
Меж тем заросли снова заговорили голосом первого:
– Испытания? Ты про ту вступительную комедию, где тебе дали шанс из жалости?
– Да брось, – встрял третий, – он же даже фамилии нормальной не имеет. Какой-то ублюдочный ярлык вместо родового имени.
– Может, он думает, что магия сделает его равным? – засмеялся второй.
– Магия? У этого выродка? – первый голос теперь капал презрением. – Он и заклинания-то читает, как крестьянин молитвы – косноязычно и без понимания.
Я выдохнула. Ну все! Если у рыжего терпение еще осталось, то у меня – нет, и я, осторожно раздвигая ветки, двинулась на голоса. Те изгалялись над Ранских все больше и больше. И довели.
Меня – до цели. Рыжего – до бешенства. Себя – до неприятностей. Ибо я решила сходить. С ума. Хотя бы на полчасика. Потому что сила, выдержка и отвага могут спасовать только перед ним одним – безумием. Ведь даже Нидоуз и ректор, считая, что у Кимберли-Томы могут быть не все дома, относились ко мне как матерые саперы к вот-вот готовой рвануть бомбе – даже на почтенном расстоянии с опасен… уважением!
Так что я избрала своей тактикой расчетливое в своей безрассудности помешательство.
С таким-то сумасшедшим планом я и вышла на небольшую полянку меж кустов, и увидела одногруппника с пульсаром в руке и ухмылявшуюся троицу. Все четверо парней тут же уставились на меня.
– О, а вот и свидетели нападения, – отозвался один из сиятельных. Судя по ядовитой патоке в голосе – первый.
– О, а вот и мой будущий супруг, – глядя прямо в глаза этому расфранченному типу, который, кажется, тут был главным, в тон протянула я. И как отлично получилось скопировать его интонацию – лордик аж в лице переменился.
Прочем, не он один. Ранских тоже непонимающе сморгнул, а я, воспользовавшись паузой, продолжила:
– Господин, не-знаю-как-тебя-патлатенький-там, ты мне подходишь в мужья, – нагло заявила я и двинулась на белобрысого адепта, чьи аккуратно уложенные волосы чуть касались плеч, словно я была самой смертью.
Тот пришел в себя быстро и презрительно фыркнул:
– Ты полоумная? Какой муж?!
– Верный! – с охотой тут же отозвалась я, плавно, как кобра, приблизившись к блондинчику, резко схватив лацкан камзола своей жертвы, дернула на себя. Не ожидавший такого поворота тип покачнулся и хотел было толкнуть меня, лишив равновесия, но я первой выбила у него почву из-под ног словами: – Ведь ты снасильничал меня вчера! И Ранских тому свидетель. Так что мы сейчас пойдем к ректору, и ты, если не
