Пекарня «уютный очаг» и её тихие чудеса - Дарья Кун

– Вот, – сказал Каэл, подходя к валуну. – Лунный мох.

Элли подошла ближе. Мох и впрямь был необычным – не зелёным, а серебристо-серым, и он словно светился изнутри, отражая солнечный свет миллионами крошечных капелек росы.

– Какой красивый, – прошептала она, боясь нарушить торжественную тишину этого места.

– Собирай только с северной стороны, – проинструктировал он. – И бери немного. Он восстанавливается медленно.

Элли достала из котомки небольшой деревянный скребок и бережно начала соскабливать тонкий слой мха в заранее приготовленный холщовый мешочек. Работа требовала терпения и аккуратности.

Каэл отошёл в сторону, давая ей пространство для работы, и сел на корточки у ручья, протекавшего по краю поляны. Он не смотрел на неё, но Элли чувствовала его внимание, его готовность в любой момент прийти на помощь.

Когда мешочек был наполнен, Элли завязала его и подошла к ручью, чтобы помыть руки. Вода была ледяной, но действенно освежала. Она подняла глаза и встретилась со взглядом Каэла. Он смотрел на неё не как на объект своей миссии или обузу, а… с тихим уважением. С признанием.

– Спасибо, что привёл меня сюда, – сказала она. – Это место… особенное.

– Немногие видят его, – ответил он. – И ещё меньше ценят. Для большинства лес – это просто дрова и дичь.

– Для тебя – нет, – сказала Элли.

– Для меня – нет, – подтвердил он. – Для меня лес… убежище. Учитель. Друг.

Они помолчали, слушая шелест листьев и журчание ручья. И в этой тишине что-то перевернулось между ними. Исчезли последние остатки неловкости и подозрительности. Осталось лишь глубокое, безмолвное понимание двух людей, которые, несмотря на всю разницу, говорили на одном языке – языке тишины, уважения и верности тому, что им дорого.

– Мы должны идти обратно, – наконец сказал Каэл, поднимаясь. – Пока солнце высоко.

Обратная дорога показалась Элли короче и легче. Она уже лучше понимала язык леса, улавливала его ритм. Она даже сама заметила следы зайца и указала на них Каэлу. Он кивнул, и в его глазах мелькнуло одобрение.

Когда они вышли на окраину Веридиана, уже клонилось к вечеру. Первые огни в окнах казались особенно тёплыми и приветливыми после лесной глуши.

Остановившись на последнем пригорке перед городом, они обернулись. Лес стоял перед ними тёмной, могучей стеной, полной тайн и тишины.

– Спасибо, – снова сказала Элли. Уже не за помощь проводника, а за нечто большее.

Каэл посмотрел на неё, и в его обычно холодных глазах тлел тёплый огонёк.

– Если что… если снова понадобится в лес… я отведу.

Это было больше, чем предложение помощи. Это было приглашение. Приглашение в свою жизнь. В свой мир.

Элли кивнула, чувствуя, как по её щекам разливается тёплый румянец.

– Я… я буду иметь в виду.

Они молча спустились с пригорка и пошли по улицам спящего города. Возле пекарни Каэл остановился.

– Я пойду своей дорогой. – Он посмотрел на мешочек с мхом в её руках.

– Используй его с умом.

– Обязательно, – пообещала она.

Он кивнул и повернулся, чтобы уйти, но затем остановился и, не оборачиваясь, сказал:

– Элинор?

– Да?

– Ты сегодня была… стойкой.

И прежде чем она успела что-то ответить такой комплимент, мужчина растворился в вечерних сумерках, оставив её одну с бешено колотящимся сердцем и тёплым мешочком лунного мха в руках.

Элли зашла в пекарню, закрыла дверь и прислонилась к ней спиной. Запах хлеба и корицы показался ей сегодня особенно дорогим. Она поняла, что произошло что-то важное. Не громкое, не страстное, а тихое и глубокое, как корни старых деревьев. Что-то, что изменило всё.

Она поднялась на чердак. Лео спал. Его лицо было спокойным. Она повесила мешочек с мхом над его изголовьем, и серебристый свет, исходящий от него, смешался с лунным светом из окна, окутав мальчика мягким, защитным покрывалом.

Спустившись вниз, Элли села у потухшей печи и смотрела на тлеющие угли. Она думала о лесе. О тишине. О его руке, придерживающей ветку для неё. О его словах: «Ты сегодня была стойкой».

Это не было свиданием. Но это было началом чего-то гораздо более важного. Началом доверия. Началом понимания. И, возможно, началом чего-то, что было похоже на самое тихое и прочное чувство на свете.

Глава 16. Тишина после грома

Лес после дождя дышал полной грудью. Каждая травинка, каждый лист сверкал миллионами бриллиантовых капель, и воздух был напоён влажной свежестью, запахом промытой хвои, прелых листьев и цветущего где-то вдали кипрея. Каэл шёл по знакомой тропе к своей хижине, и под ногами его мягко хлюпала напитавшаяся водой земля.

Но его мысли были не здесь. Они были там, в пекарне, что осталась позади, за спиной. Там, где пахло не лесом, а тёплым хлебом и… и ей.

Элинор.

Он вошёл в свою хижину, скинул мокрый плащ, повесил его сушиться у потухшего ещё очага и опустился на грубую деревянную скамью у окна. Он не зажигал свет. Сумерки медленно наполняли единственную комнату, окрашивая всё в сизые, мягкие тона. Было тихо. Слишком тихо после того, что произошло днём.

Его пальцы сами потянулись к маленькой, грубо вырезанной из дерева фигурке совы, что стояла на подоконнике. Он провёл по ней подушечкой большого пальца, ощущая шероховатость дерева, и перед его внутренним взором снова встала она. Снова Элинор. Не испуганная, не растерянная, а… сияющая. Стоящая на поляне с мешочком лунного мха в руках, с глазами, полными изумления и восторга перед лесом, его лесом.

Он всегда считал лес своим единственным убежищем. Местом, где можно спрятаться от людей, от их суеты, их боли, их сложностей. Лес был прост. Жесток, да, но честен. Он жил по понятным законам. И он никогда не пускал в свою глубь чужих.

До сегодняшнего дня.

Он впустил её. Позволил ей увидеть свои тропы, свои тайные места. Позволил ей нарушить свою тишину своим дыханием, своими вопросами, своим… присутствием. И странное дело – это присутствие не раздражало. Не казалось чужеродным. Оно… дополняло. Как будто лес узнал в ней что-то родственное. Что-то, что он, Каэл, всегда чувствовал, но не мог назвать.

Он думал о её руках. Нежных, умелых, всегда в муке или в тесте. Он видел, как