Эсперанса - Наталья Шемет
— Велел не трогать. Хоть и не хозяин я вам. Не троньте, сказал, не то!..
— А они ж сами приходят, — облизнувшись острым черным язычком, ухмыльнулась русалка. — Те, кому белый свет не мил или совсем на земле делать уж нечего больше. Мы только зовем. Если слышат — приходят. Путников неудалых тоже забираем, что ж мы от свежего мясца да от душеньки откажемся?
— Твари злобные, — в сердцах плюнул змей, да прямо в воду с русалкой рядом.
Зашипела девка озерная, оскалилась:
— Все по человечччке сохххнешшшь!..
— Тебе ли дело? — рявкнул змей, а глаза огнем стальным сверкают, прожечь насквозь хотят. Так и кажется — задымится сейчас мокрая девица с рыбьим хвостом: огонь да вода в битве сошлись.
— Зачем тебе человеческая, возьми из нас любую — смотри, одна другой краше. Да и жить тебе с нами полегче будет. Мы ж для тебя все сделаем. Хочешь — утопим, убьем, на кусочки разорвем. Хочешь — заживо съедим…
Руки тонкие протянула, за сапог ухватилась. Брезгливо так глянул на нее змей, ногу из цепких ручонок высвобождая.
— Я сказал — не трогать никого!.. И так уже ослушались! Из этой деревни никого не дам больше!
— А уж как ублажить сможем… Ни одной человечьей девке такое не суметь…
— Ишь, разошлась, дрянь озерная! Вон, — в сердцах ногой оттолкнул.
— На себя посмотри, — огрызнулась русалка. — Думаешь, змеиное твое нутро за красотой человечьей не видать?
Совсем разозлился змей. Перекинулся, тварью крылатой обратился. Зло рычит, на русалку наступает. Глаза огнем стальным пылают.
— Не боюсь я тебя, — говорит нечисть озерная. А у самой страх в глазах плещется. Не выдержала взгляда змеиного, развернулась круто, лишь хвостом ударила сильно да водой змея обдала. Уплыла, товарок с собой позвала. На дно ушли, обиженные да голодные.
А Стася все думу думала, как к змею подобраться. Ничего другого не пришло в голову, как самой Любомирой прикинуться. Пошла к знахарке, в ноги повалилась.
— Сделай меня Любомирой хоть на один день! Хоть на час, сделай!
— Что дашь взамен? — без обиняков спросила та.
— А не знаю… Что обычно дают?
— Кто что. Каждый по разному.
— Все отдам! — горячо отвечала.
— Так уж все, — недобро усмехнулась травница-колдунья. — А впрочем… стребую с тебя должок, как срок придет.
— Согласна!
— Только крови мне своей дашь. Но помни — что кровью начато, то на крови и закончится. Согласна?
На все согласна была Стася. На все! Ой, только не думала и не ведала, что такой силой знахарка обладает. Знамо дело, чего боялись ее да стороной хату обходили, не трогали. Выпила зелье гадкое Стаська и вмиг в Любомиру обратилась.
Волосы стали гуще и тяжелой косой за спину опустились. Талия — стройнее, сарафан повис мешком. Ведьма протянула ей мутное зеркало: глянула в него девка и засмеялась. Любомира на нее смотрела, красивая, как всегда, только глаза светились иначе. Злом светились да завистью.
Змей на том же месте ждал, на тайном месте у озера. Ждал, как и каждый день до этого, нервно веточку ломая, когда показалась перед ним Стася-Любомира. Обезумел от радости, в охапку сгреб:
— Пришла моя любушка…
Да в губы нежные поцеловал.
А Любомира сама бежала к змею ненаглядному. Не выдержало разлуки сердце девичье, безразлично, кто он — змей ли, человек, лишь бы рядом был. Лишь бы в губы целовал да руки ее не отпускал. Лишь бы…
Хрустнула ветка под ногой, охнула девица.
На месте, только двоим им и ведомом, обнимал да целовал змей другую.
С криком горестным кинулась прочь Любомира.
Очнулся змей, от себя оторвал морок колдовской, в глаза посмотрел — зарычал глухо, отшвырнул от себя девку, словно змею ядовитую. За ненаглядной за своей сломя голову кинулся. От горя в змея крылатого обратиться забыл. Не догнал любимую.
Стася же в себя превратилась — не выдержало колдовство силы любви настоящей.
— Отомщу, — выплюнула девка. — Пожалеешь, отродье змеиное!
Любомира к жениху примчалась, да чуть в ноги ему не кинулась.
Подхватил ее Василь, к груди прижал.
— Спаси меня, спаси — зашептала она. — Женись на мне.
Ничего не сказал Василь. Брови нахмурил, да тулуп с гвоздя снял, Любомиру укутал — трясло бедную, как в лихорадке. Назавтра свадьбу велел поторопить.
* * *
Вот и все. Теперь она мужняя жена. Как во сне все было, ничегошеньки Любомира не помнила. Только сейчас очнулась: вот к ней муж войдет, и станет она навсегда к нему привязана. Поплохело ей. Василь-то себе за столом свадебным ни в чем не отказывал, ох, пил за жену молодую, ох, пил!.. Не люб ей был Василь… Ой не люб. Зеленые с серебром глаза мерещились.
Пришел Василь в спальню к жене своей да, как был, в одежде на постель и повалился. Пьяный, по-хозяйски к себе рукой притянул да и захрапел. Тихо-тихо лежала Любомира, тише озера поутру, пошевелиться боялась да всю ночь не спала. Разбудить ненароком мужа опасалась. Все думы передумала, чуть глаза не выплакала слезами беззвучными. А как светать начало, высвободилась осторожно. Василь только на другой бок поворотился. Выскользнула и, как была босая, в рубашке в одной, в лес понеслась.
Ошиблась она. Ошиблась!.. Единственного, кто дороже отца-матери, рода-племени, единственного потеряла. Себя нелюбимому отдала… Зачем? Что наделала-то?…
На опушке остановилась Любомира. Еще шаг — назад не вернуться. А вдруг не люба она больше, вдруг не нужна милому своему?… Оглянулась на деревню — все там оставляет, все… мать, отца… ох, и ладно!..
Да и сомкнулись за ней деревья высокие.
Над деревней солнышко красное встает, а в лесу сыро, холодно, темно. Страшно. Тихо — ни человек не вздохнет, ни зверь не пробежит, ни птица не цвиркнет. Да и петухам пора бы уже проснуться — недалеко ж еще убежала, слышно было бы…
Да вдруг завыло что-то, заплакало. Заухало, засмеялось злобно, забормотало не по-нашенски. Ой, да жуткие тени за деревьями, ой страсти мерещатся!.. Еще больше напугалась девица, еще быстрее побежала Любомирушка. Вот и место заповедное, от озера недалече. Да только нет никого. Не ждут ее больше. Неужели не ждут?
— Я пришла. Пришла… — на землю без сил опускаясь, прошептала Любомира, а голоса крикнуть не было. Кто он, человек ли, змей, тварь ли всеми проклятая — все равно ей было. — Я пришла… Выйди, покажись…
Как всегда, незаметно появился — словно деревья расступились. Подхватилась, к своему ненаглядному на шею бросилась, всем телом прижалась:
— Твоя, твоя, — пересохшими губами шептала, лицо поцелуями
