Неладная сила - Елизавета Алексеевна Дворецкая
Позади хлеба и луковицы стояла деревянная миска с треснутым краем. В миске, будто горох, было насыпано несколько горстей серебра – его доля клада. Этим, как Демка думал, и объяснялось дружелюбие сумежан. Теперь он может завести свое хозяйство, чтобы в избе запахло похлебками и даже пирогами. Было бы кому их печь. На этой мысли Демка еще сильнее нахмурился. Рука коснулась груди, где под рубахой пряталась небольшая, литая из меди иконка. Сисиний, Сихаил… Медный ангел неизменно приводил ему на память лицо Устиньи – ее большие серые глаза в черных ресницах, высокие скулы, немного впалые щеки, тонкий побородок – и от этого накатывала и отрада, и нежность, и горькая тоска.
В дверь постучали.
– Здорово в избу! – крикнул снаружи мужской голос.
Демка с неохотой встал. Отворил дверь – и невольно вздернул брови, обнаружив на крыльце Киршу, Вуколова сына.
– Лезь в избу, – неохотно ответил Демка, не вспомнив никакого повода его не впустить. – Чего надо?
Кирша вошел, стащил шапку, огляделся. Демка приметил на его лице разочарование – будто гость ждал, что по щучьему веленью Демкина пустая изба превратится в боярские палаты с расписными сводами и резными лавками. Но потом его взгляд упал на серебро в миске и загорелся.
– Да вот, пришел поглядеть, как ты тут устроился. И сестра, и мать меня все толкают: сходи к Демке, может, он нуждается в чем… Там, поесть приготовить, из одежды чего пошить. Один же он там…
Кирша еще раз скользнул изучающим взглядом по углам, проверяя, точно ли Демка тут один.
А тот хмыкнул, не сдержав усмешки:
– Чего это вы обо мне беспокоитесь?
– Так не чужой же ты нам! Сколько лет… Зря мы на тебя пеняли, мол, Хоропушка… Это все та бесовка. А на тебя мы обиды не держим, так и знай!
При упоминании бесовки Демка снова тронул иконку на груди – и вспомнил Устинью.
Кирша явно мялся, озирался, перекладывал шапку из руки в руку – вроде бы имел что-то на уме, но не решался приступить к делу.
– Чего надо-то? – не выдержал Демка. – Говори уж, коли пришел.
– Мы так рассудили… – Кирша разгладил рубаху на коленях, – коли у тебя ныне достаток завелся… жениться тебе надо!
– Ох, неистовая сила! – Демка чуть не подпрыгнул от неожиданности, потом засмеялся. – Ты, что ли, сватом пришел! Мне Мавронья уж все уши прожужжала. Мол, хозяйство заведешь, жена приданое принесет…
– Приданое мы дадим, ты не сомневайся! Изба у тебя есть, а мы и утвари, и свинью, и пяток овец… Жеребенка тебе отец отдаст, двухлеток есть хороший, выкормишь, подрастет – будет тебе и конь!
– Приданое? – Брови Демки взошли еще выше. – За кем?
– Да за Агашкой же! – Кирша подтвердил его догадки. – Ты хоть теперь человек состоятельный, в славе доброй, а все же не отрок, вдовец, да и лет тебе… Вдовушку тебе надо брать. Агашка у нас – в самой поре, тебя моложе лет на пять, и собой хороша. Детей нет, чужих захребетников тебе не притащит, а своих, глядишь, и народит еще. Хоропушка тебе был друг, так чего бы тебе его вдовушку не приветить? Будете жить, его добрым словом поминать…
Демка молча припечатал ладонь ко лбу, прикрывая глаза. Будто мало он нагляделся на Хоропушкино счастье, чтобы себе того же пожелать! А Вукол, видать, увидел случай сбыть дочку с рук. Думает, Демка и морковке будет рад, а все-таки уже не голодранец.
– О приданом потолкуем, – убеждал Кирша. – Хочешь, пойдем к отцу. Крестная-то твоя как рада будет! Говорила матери, сердце по тебе изболелось, кто бы тебе свил теплое гнездышко. Хоть ты теперь и с серебром, а все-таки девка не пойдет за тебя, а тут вот Агашка – ну, чем она хуже иной девки? Хоть мне и сестра, а я же вижу – красавица!
– Да я… – Демка не находил слов. – Да я… Коли мне на Агашке жениться… Я сам дня через три пойду в озере утоплюсь!
Он встал, показывая, что разговор окончен. Кирша тоже поднялся, хмурясь.
– Напрасно ты так, Демка. Как был ты человек непутевый, пропащий, так и помрешь! И серебро то тебе впрок не пойдет, растрясешь все попусту и опять останешься с драными локтями…
– А иди-ка ты! – выразительно посоветовал Демка. – Пока с крыльца не спустил!
– Ты подумай еще! – крикнул Кирша, когда Демка закрывал за ним дверь. – И крестная тебе скажет: дело-то подходящее!
Демка вернулся к столу и уткнулся лицом в руки. На том свете побывал, волколаком сделался, клад нашел, колокол Панфириев нашел… а радости нет. Только и мерещится Устинья… Вот кто теперь всем невестам невеста! Еще пока жили под Теплой горой, он раз слышал, как болтали между собой Сбыня с Домачкой: мол, если кто из них теперь присватается к Устинье, то соединятся две части клада, а если считать Куприянову долю – у него другой родни все равно нету, – то и три! А это будет уже десять гривен! Вот только полюбиться Устинье они не сильно-то надеялись. Она вроде и приветливая, и тихая, а глянешь ей в глаза – и чувствуешь себя дурак дураком…
Сбыня и Домачка Демку не тревожили. Но вот мысли о Вояте так и изводили. Пока Устинья и Куприян жили на Еленкином дворе, Воята бывал там всякий день. В Сумежье бабы все языки стерли, споря, на кого он нацелился: на Устинью или на Тёмушку? Та и другая – поповские дочери, ему под стать, всякая с приданым. Тёмушка не идет замуж – его вроде как ждет, но если он хочет на ней жениться, чего тянет? Не передумал ли?
В дверь снова постучали. Демка поднял голову, опять опустил. Да пошли бы все к ляду!
Стук повторился.
– Демка! Отвори! Я знаю, ты там!
Голос был женский, даже девичий. Не Мавронья… ну а кто к нему мог бы еще прийти? Не Агашка же!
Мысль об Агашке, которая сама явится уговаривать на женитьбу, Демку напугала, но девичий голос нес недолимый соблазн. Что, если… Ноги сами подняли его и понесли к двери.
На крыльце стояла Тёмушка, Еленкина дочь. Вытаращив глаза, Демка отшатнулся. Вот только что о ней думал!
– Здоровья в избу! – строго, даже грозно Тёмушка сверкнула на него своими темными, как у покойного
