Неладная сила - Елизавета Алексеевна Дворецкая
Миколка все звонил, рассылая по ночному воздуху звонкие невидимые стрелы. Каждый удар притягивал новые полчища мертвой литвы: сама земля Русская изрыгала их, скопившихся в чреве ее за многие века, и не желала больше держать их в себе. Темная слепая стена смыкалась вокруг бугра. Мертвая литва хотела бежать от колокола, грозящего ей гибелью, но не умела повернуть вспять. Но и на склон бугра ступить упыри не смели и лишь теснились у подножия, все плотнее и плотнее. Передние уже упали и кряхтели под ногами других, давящих их.
Николай, Егорий да Илья, трое покровителей земли Русской, на вершине бугра хранили неподвижность, только Николай все отвешивал удары в колокол. А перед ними волновалось то «черное море», прибежище и источник всякой пакости, скрипящее, кряхтящее, громыхающее ржавым оружием, воняющее тухлой кровью. Казалось, еще немного, и оно поднимется, захлестнет бугор, поглотит и их троих, и серебряную звезду-колокол, блистающий в свете луны.
И вот море заволновалось, расступилось… По возникшему проходу к бугру двинулся двуединый предводитель мертвой литвы: братья Ливики, безглазый, везущий безногого. Волколак разорвал их на части и расшвырял по Звон-горе, но эти двое умели собрать себя из клочков, только стали еще мерзостнее на вид. С каждым разом они делаются все ничтожнее, подлее и злее. Сквозь свежесть ночного бора от них разливалась трупная вонь, но они по-прежнему угрожали живым.
Завидев на бугре троих старейшин, безногий оскалил зубы и зашипел по-змеиному. Поднял руку, готовясь указать своему воинству цель.
Миколка ударил в колокол в последний раз – двенадцатый. Звон покатился по бору, перекинулся на небо. Он длился и длился, как особенно мощный удар грома, который не прекратится, пока не обойдет все небо кругом. Каждая сосна в бору зазвенела в ответ.
По облакам выше и ниже луны разливалось ярко-красное свечение – в эту ночь на них отражалась не забытая кровь, пролитая в древних битвах.
Бор Тризны осветился. Изнутри каждого бугра стал пробиваться свет. Заметив его, упыри съежились и замерли, только шипение усилилось. Теперь казалось, что весь бор полон свернувшихся клубком черных змей.
Сияние образовало полукруг на склоне каждого бугра, подобный наполовину вставшему солнцу. В полукруге появилось еще более яркое пятно огня, так что даже старейшины прикрыли глаза ладонью. Живой огонь вышел из склона – и перед каждый из бугров оказался всадник в боевом уборе, в шлеме, в кольчуге и с копьем.
Самый статный из них появился там, где висел колокол, и прочие вскинули копья, приветствуя его. Над ним колыхался золотой стяг – птица-сокол сорвался с древка и взмыл ввысь. А всадник поднял копье и метнул его в съежившихся братьев Ливиков. Яркая спышка – и двуединое чудище разлетелось в клочья, клочья еще в воздухе разом обуглились и пали на землю горстью праха.
Тут заревело все упыриное воинство, видя свою гибель. Статный всадник вынул меч из ножен, указал на них – и огненная дружина устремилась вперед. Словно брошенный горящий факел, каждый врывался в черную тучу мертвой литвы, и та рассыпалась прахом от одного касания его копья, меча, даже пламенеющих копыт коня. Бор наполнился гулом, грохотом, треском; тьма и пламя смешались в яростной схватке, и ничего уже нельзя было разобрать, кроме вспышек среди мрака. Даже Миколка прикрыл глаза: ждал, что вот-вот сосны вспыхнут и бор превратится в одну огромную печь. Взметнется пламя до неба, и не уцелеет на земле ничего в этой непрекращающейся веками борьбе, борьбе-судьбе, неизбежной, как сама жизнь. Веяло жаром и острым запахом грозы, пламя жгло мертвую литву, от летящих искр начинали тлеть сосны, сухая хвоя, палые сучья.
Но вот битва утихла. Пламя приугасло, стали видны очертания двенадцати всадников, а сверху лила серебряный свет луна, остужая их после пыла схватки. Искры на земле медленно гасли. Всадники выстроились перед буграми, князь стоял впереди. Трое старейшин молча поклонились им в пояс, и князь убрал меч в ножны. Шагом всадники двинулись к буграм, и каждый вошел в свое вечное пристанище. Князь Игорь Буеславич, витязи его – Радобуд, Борыня, Велебой, Станиша, Гвоздец, Деревик. А с ними Теребец, Березовец, Вязник, Твердята да Воймир. Может, при жизни у князя Игоря таких богатырей в дружине и не водилось, но про прошествии трехсот лет они, почитаемые внуками деды, обрели силу.
Огненные ворота затворились, сияние погасло. Луна в желто-красном венце подтянула к себе облака и закуталась в них, собираясь спать. В Тризне воцарилась тьма, разбавляемая лишь светом звезд. Трое старейшин наконец сошли с мест, переглянулись… и заметили возле себя еще одну темную фигуру, четвертую.
– А ты кто? – охнул Егорка.
Его зоркий глаз видел: перед ними не живой человек, а тень, задержавшаяся возле них, когда все ее сородичи ушли.
– Я – Стремил-богатырь, – тихим глухим голосом ответила тень.
– Что ты здесь ищещь? Или тебя честью да местом обидел господин твой?
– Ни честью, ни местом не обидел меня господин мой. Тридевятьдесят лет терплю мученье, покоя обрести не могу. Где жена моя, Талица? Я больше света белого ее любил, сильнее солнца красного, а сгубил от безумия наведенного. Ни на том, ни на этом свете мне покоя нет. Ищу ее и не нахожу нигде. Так и буду искать, пока белый свет стоит. Не видали ль вы ее, старцы мудрые?
– Жена твоя нынче от страдания избавлена, – ответил ему Миколка. – Она там, где ни зла, ни обид больше нет.
– Простит ли она меня?
– Она тебя простила. Ты не встретишь ее больше, нет тебе ходу в то царство, где она пребывает, но да будет с тобой покой отныне.
Темная тень поклонилась и растаяла. И ночь ожила, бор просветлел под лунным светом. Прошло мгновение ясной тишины, и где-то вдали, как крошечный живой колокол, серебряную трель рассыпал упорный, не желающий расставаться с летом соловей…
Глава 17
Демка сидел за столом у себя в избе. Перед ним лежал ломоть хлеба, очищенная луковица – его ужин. Ефрем после работы звал к себе за стол, и Мавронья звала, и ее сыновья, и еще трое звали, пока он шел через посад и Погостище от кузни. Шел поздно, на самом закате – работы стало много. Избыв упыриную беду, все кинулись косить, да и жатва уже совсем близко. Но Демке не хотелось сидеть с кем-то и дотемна толковать о недавних чудесах. Говорят же, что волколаки отличаются угрюмым и нелюдимым нравом – видать, уже сказывается тайная
