Неладная сила - Елизавета Алексеевна Дворецкая
Светало – эта бесконечная жуткая ночь катилась к концу, трава промокла от росы, воздух был полон острой предрассветной свежести. Устинья едва шевелилась от усталости, но упрямо шла вперед. Они отошли от озера на несколько верст к западу, углубляясь в необитаемый лес. Устинья не знала, сколько еще идти – то существо, в какое превратился Демка, могло убежать очень далеко. Но не знать ей покоя, пока она его не найдет. Что-то ей подсказывало: сам он не вернется.
«Перепелкой серою в рощу лети…»
«Молитва перепелки» звучала у нее в голове, снова и снова, и казалось, помогала удерживаться на ногах. Жива ли она сама? Или духом в птичьем облике пробирается через тот свет?
– Там, – прошелестела Вихрушка, указывая тонкой призрачной рукой. – Туда ступай.
– Далеко?
Вихрушка не ответила и… исчезла. Значит, сделала свое дело. Устинья прошла еще чуть вперед, внимательно оглядываясь. Вздрогнула – взгляд зацепился за груду темного меха, и в первый миг подумалось, что чудовище мертво. Сама удивилась, каким ледяным ужасом ее окатило от этой мысли. Устинья пригляделась: получеловек-полуволк лежал в странной позе, вытянув волчьи ноги и уткнувшись мордой в свою руку, но бока его вздымались – он дышал. Накатило разом потрясение и облегчение. Впервые Устинья увидела Демку в облике его помощничка-волколака, и от жути этого зрелища ее затрясло. Один полуволк, смесь человека и зверя, страшнее целой стаи обычных волков, как всякая смесь вещей, на разделении которых держится белый свет. Потому пугают сумерки – смесь темноты и света, что через эти ворота вылезают порождения Нави. И сейчас Устинья видела перед собой то, чему на белом свете места нет.
Она постояла немного, стиснув зубы и стараясь справиться с собой. Этот огромный рост, волчьи задние лапы, хвост… На половине туловища темный мех не то чтобы кончается, но переходит в человеческий волос, довольно густой, на обнаженном теле. Длинные руки бугрятся мышцами, каких у людей не бывает. На пальцах длинные черные когти, вонзившиеся в лесную землю. Высоко посаженные волчьи уши. Никогда она не видела ничего подобного, но в то же время знала: это существо – Демка, тот самый, кого она ищет. С сердца упал камень: он здесь, его не утянуло на тот свет.
Он не спал – учуяв движение воздуха поблизости, вздрогнул и поднял голову. Устинью еще раз пробрала дрожь при виде волчьей морды, где светились человеческие глаза. Она застыла, даже перестала дышать. Древнейшее чувство подсказало: убежать не можешь, так притворись, что тебя вовсе тут нет. Волколак оказался крупнее и обычного волка, и обычного Демки. Длинные когти были испачканы в какой-то бурой жиже, от него пованивало псом и тухлой плотью… и еще от него разило растерянностью и несчастьем. И жалость одолела жуть. Желанныи матушки, врагу не пожелаешь очнуться в глухом лесу, в облике чудовища, не человека и не зверя, понятия не имея, как это с тобой приключилось! И нельзя ни избавиться от этого, ни жить с этим.
Устинья замерла. Волколак сел на земле – почти как сел бы человек, – повел головой. Его черный нос втягивал воздух, высоко посаженные уши подрагивали. Усталые глаза обшаривали поляну, но по Устинья скользили равнодушно. Устинья, не дыша, стояла в пяти шагах от него. Было уже довольно светло, чтобы она видела его – но он ее не видел.
Тихо подняв руку с лесным кольцом, Устинья перекрестила его. Волколак опустил голову. Легко ступая, она бесстрашно приблизилась, положила руку ему на затылок и шепнула:
– В имя Отца, и Сына, и Святого Духа – зверя прогоняю, раба Божия Демьяна возвращаю.
Голова у нее под рукой сильно вздрогнула. Показалось, что нечто огромное и черное метнулось прочь. Устинья стиснула зубы, сосредоточилась и снова посмотрела. Перед ней на земле сидел, свесив голову, человек, ее рука лежала у него на маковке, на спутанных русых волосах.
Она отняла руку. Человек медленно поднял глову, и Устинья видела лицо Демки – усталое, с полузакрытыми глазами. Так же медленно веки поднялись, бессмысленный взгляд заблестел, сосредоточился на ней. Потом в нем мелькнуло узнавание. Но не радость, скорее тревога.
– Ус… Устинья… – прохрипел Демка. – Что… что это опять… ляд его бей? Ты как здесь… – Он огляделся и увидел только лес. – А я?
В мыслях его был полный беспорядок. Это сон или явь? Тот свет или этот?
Устинья попятилась. Поначалу растерялась: как ему объяснить, что произошло, хоть именно за этим она сюда и пришла?
– Не бойся, – тихо сказала она. – Теперь все хорошо.
Демка еще раз огляделся, посмотрел на себя: он сидел на мху голый, руки перепачканы в какой-то дряни. Из всего, чтобы было на нем надето, осталась только медная иконка на ремешке на шее.
– Уж лучше, чем в тот раз – в гробу проснулся. Или нет? Не лучше? Там хоть рубаха на мне была… А ты как здесь очутилась?
– Я тебя искала. И нашла. Иначе ты бы мог… навек остаться…
– Где?
– Не в себе. На темном свете.
Демка снова опустил голову. Попытался вспомнить – что помнится. Как пошли на Ключ-гору… даже помнил начало упыриного натиска. И все.
– Упыри? – Он огляделся. – Литва болотная? Это было, или мне сон привиделся? Тварь какая-то двухголовая?
– Это было. Мы пошли на Панфириеву гору подземный колокол слушать. И услышали. Он там. А пока слушали, явились братья Ливики со своим поганым воинством. Это ты их видел: у них младший брат безногий, старший незрячий, и того на себе везет. Они напали на нас. Вы отбивались. А потом…
– Что? – Демка глянул на нее исподлобья.
Устинья шумно вздохнула, прикрыв рот ладонью. Рассказывать придется много.
– Помнишь, как та мертвеница на гробовище тебя ударила и ты оттого захворал? Ты потом сказал моему дядьке, что хочешь колдовству учиться, чтобы больше того света не бояться.
– Не помню. Но мог сказать.
– А помнишь, как волколак к Сумежью явился, на коней напал, а вы с Егоркой его огнем отогнали?
Демка подумал, и лицо его немного прояснилось:
– Это помню.
– Мой дядька и придумал: как волколака избыть, подчинить…
