Неладная сила - Елизавета Алексеевна Дворецкая
Чем больше уплотнялась тьма, тем коварнее казались заросли. Днем, когда яркий свет играет на березах и поверхности озера, легко верить, что упыри далеко и сюда не заберутся. Теперь же эти изломанные фигуры мерещились за каждым стволом.
– Господь просвещение мое и спаситель мой, кого убоюся? – вполголоса напевал Воята псалом, сильный в защите. – Господь защититель живота моего, от кого устрашуся?
Все уже устали лазить от ямы к яме по неровному склону горы. Одной рукой цеплялись за ветки, другой отгоняли комаров. Добравшись до очередной старой ямы, останавливались, Воята брался за щуп, не переставая негромко петь, а остальные прислонялись к стволам или садились на землю – передохнуть. Один Демка не знал устали – бродил вокруг со своим молотом, выискивая случай пустить его в ход.
Вытаскивая щуп, Воята огорченно мотал головой – ниже дна очередной ямы оказывалась плотная земля. Ниже никто не копал, а значит, никакой пещеры там нет. Устинья все осматривалась по сторонам, так что заболели глаза, но видела только тьму, черные заросли. Лишь озеро внизу блестело отраженным светом звезд, будто оно-то полно серебра.
– Хоропун, покойник, у Егорки сильное слово какое-то выведал, – сказал Демка, когда они, уже почти в полночь, сделали очередной привал и сидели рядком, на земле и на поваленной березе. Демка, положив молот на плечо, стоял перед стволом и наблюдал за темными зарослями, чтобы никакая злыдня не подкралась к товарищам со спины. – Чтобы клады отыскивать. Может, и нам бы попробовать? Чем тот колокол не клад?
– Да вы ж не нашли ничего! – устало выдохнул Домачка. – Стало быть, слабовато было то сильное слово.
– Нашли мы! Клад нам показался.
– Девкой? – хмыкнул Гордята Малой.
– А и девкой!
– Ты тогда сказывал, барашком белым, – напомнил Домачка.
– Это в первый вечер – барашком. А потом – девкой. И она серебром рассыпалась. Нет, это я вру. – Демка прихлопнул на щеке комара и почесал бороду. – Барашек серебром рассыпался. И мы того серебра нагребли полные пазухи. Еле добрели, как беременные… А серебро к утру во всякую дрянь обратилось, в палый лист. Все потому, что Хоропунька, дурак, ойкал много и болтал, как сорока. Молчал бы – не сглазил бы клад.
– Ну ладно, и что за сильное слово? – спросил Сбыня. – Ты его хоть помнишь?
– Охти мне, сколько я всего помню! Он сказывал, Хоропун. Как там начинают? Устинья, ты знаешь. Пойду перекрестясь… На синем море есть остров, на острове бел горюч камень, как камне сидит Михаил Архангел… еще каких-то святых полный насест, а главный там – бог Мамонтий…
Парни дружно фыркнули от смеха.
– Где же он такого бога выискал?
– В синем море, видать.
– Это, должно, святой мученик Мамант Кесарийский, – подсказал Воята. – Только не знаю, что ему до кладов. Маманту Кесарийскому молятся для защиты от зверя дикого. «Люди твоя упаси на пажитех живоносных, звери же невидимыя и неукротимыя сокруши под ноги…»
– Было там про зверей? – спросил Сбыня у Демки.
– Про Кита-рыбу было! Что-то там… – Демка стал припоминать. – Бог Мамонтей, благослови меня в лес идти, клады брать, злато-серебро, каменья самоцветные, все такое. И поставьте вокруг моего клада и меня, раба божия, тын железный от земли до неба, от востоку до запада… ну, там, про девять ключей… замкни тридевятью ключами…
– Ключьями! – в один голос сказали Устинья и Воята и засмеялись непонятно для других, переглянувшись.
– А потом, – Демка ревниво покосился на них, – выходит из окияна Кит-рыба, ключи пожирает и уходит под синее море…
Устинья вздохнула, не ожидая толку от этой мудрости, и шепнула Вояте:
– Я сейчас.
Она отошла за пару берез, отыскивая укромное место за темными кустами. Далеко отходить не стоило, да и незачем. Пока они там про Кита-рыбу толкуют…
Демка видел, как Устинья встала с поваленной березы и скользнула за кусты. Был порыв остановить ее, но он сдержался, только крикнул вслед:
– Не отходи далеко!
– Я здесь… – начала было Устинья и осеклась.
Все поняли, что она не договорила. Повисла тишина, слегка разбавленная пересвистом ночных птиц. Все напряженно ждали, готовые вскочить по первому подозрительному звуку.
– Парни! – долетел взволнованный крик Устиньи. – Сюда!
Будто вихрем сорванные с бревна, все разом, толкаясь и мешая друг другу, кинулись на крик. Демка, снося всех прочих, вырвался вперед с занесенным молотом и почти налетел на Устинью. Она стояла между кустов, по виду невредимая, и никаких чудищ поблизости он не увидел.
– Ты что? – В одной руке держа молот, другой Демка схватил ее за плечо. – Где они?
– Вон. – Устинья показала куда-то в двух шагах перед собой.
Демка и прочие, толпясь вокруг, вгляделись. Ничего. Все тихо и недвижно.
– Там чего? – спросил Домачка. – Чего ты углядела? Змею, что ли?
– Какую змею! Там светится!
– Чего?
– Из-под земли светится. Вы не видите?
Ответом ей было изумленное молчание.
– Вот здесь. – Устинья осторожно шагнула вперед и показала в траву у себя под ногами. – Светится.
Сбыня подался вперед, опустился на колени, вгляделся. Ни светлячка, ни гнилушки – темная трава на черной земле. Пощупал – трава как трава, влажная от вечерней росы.
– Стало быть, только я вижу. – Устинья сжала кольцо на пальце другой рукой. – Свет из-под земли. Серебристый такой.
– Думаешь, он? – спросил Воята.
– Потыкай тычком твоим.
Под ехидное бормотание Домачки, что тот думает о Воятаином тычке, Воята подошел и осторожно погрузил щуп в землю. Земля была плотной, но на глубине с полтора локтя щуп наткнулся на что-то твердое. Воята вынул щуп
