Неладная сила - Елизавета Алексеевна Дворецкая
Потыкав еще несколько раз, Воята обозначил очертания загадочной находки. От волнения пробрала дрожь. Находка была, как он прикинул, с коровью голову величиной. Примерно таким мог быть Панфириев колокол – не самый большой, да и куда ему больше?
– Покажи рукой, где видишь сияние, – попросил он Устинью.
Та вполне уверенно очертила то самое место.
– Похоже, помогло твое, Демка, сильное слово. Подсобил святой мученик Мамант. Это здесь.
– Ну? – разом выдохнули парни.
Воята огляделся. Темные заросли сомкнулись, он едва видел собственные руки.
– Чего мы сыщем в такой тьме? Домачка, давай, у тебя топор, затесы сделай на березах. Завтра утром придем и выроем, что там есть. А теперь пора нам к костру – полночь уже.
Глянув на небо, все разом вспомнили про упырей и заторопились. Как ни велико было любопытство, не стоило рисковать головой, пытаясь рыть землю в полной темноте. Наскоро сделав затесы на трех березах, пустились в обратный путь. Воята вел Устинью за руку, уберегая от падений; все торопились, прислушиваясь к угрожающим шорохам в лесу.
Наконец выбрались к тому месту, откуда был виден костер у воды. Куприян развел его поярче, чтобы указывал путь. К шалашу все спустились усталые, оцарапанные, искусанные комарами, почесывая крапивные волдыри, но возбужденные и полные надежд. Наперебой рассказали Куприяну о находке, заторопились спать. Так хотелось, чтобы поскорее утро пришло!
Устинье велели лечь в середине шалаша, чтобы ее со всех сторон прикрывали мужчины. Демка лег у самого входа, а Воята вовсе не собирался спать. Из короба он вынул большую книгу, завернутую в полотно, и две свечки. Зажег их, прилепил к поленьям, на коробе расстелил полотно и на него положил книгу.
– Что это? – удивился Демка. – Упырям службу петь будешь?
– А вот так я в Лихом логу от тамошних мертвецов спасался. Все здесь? – Воята оглядел свою дружину. – До кустов больше никому не надо? До рассвета выходить будет нельзя.
Из того же короба он достал какую-то палку и, выйдя наружу, очертил ею круг по земле, захватив весь шалаш.
– Это мне Егорка дал. Батожок его. Ну а теперь спите.
Сам же Воята сел у самого входа в шалаш, раскрыл книгу и начал:
– Книга рождества Иисуса Христа, сына Давидова, сына Авраамля…[37]
Воята читал негромким ровным голосом, не заглушавшим пересвистывания ночных птиц. Вскоре все его товарищи уже спали, а он, подобно древним праведникам в пустынях, читал птицам, молчаливому озеру, бурому камню-медведю, изумленно шепчущей осоке, ночным звездам…
Устинья проснулась от холода – перед рассветом стало зябко. Еще не открыв глаза, услышала чей-то тихий, равномерно говорящий голос. Но это не Воята. Голос был… женский. Женский? Какая-то женщина среди ночи явилась поговорить с Воятой? В первый миг Устинья подумала о Тёмушке, но сразу поняла: не может та среди ночи отправиться за пять верст на озеро!
– Узрев же народ, взиде на гору. И яко седе, приступиша к нему ученицы́ его…
Разлепив веки, Устинья при свете двух свечей увидела на месте Вояты кого-то другого… Небольшая ростом, светлая фигурка… девушки с русой косой… Девушка читала, глядя в книгу, а Воята растянулся рядом, положив голову на короб, и, похоже, мирно спал.
– И отверз уста своя, учаше я…
Девушка повела глазами, намереваясь поднять их от книги. Испугавшись, что ее взгляд учуяли, Устинья зажмурилась.
Она узнала эту девушку. Рука невольно упала на грудь, где в мешочке хранились два сокровища – медный крест Асклепиодоты и берестяная грамотка с именем Сихаила…
* * *
Когда читающий голос затих, Устинья не заметила, а когда снова открыла глаза – Марьица исчезла. В чтении больше не было нужды – светало. Осторожно поднявшись, Устинья прокралась между парнями и выбралась из шалаша наружу. Поглядела на мирно спящего Вояту, на Демку рядом с ним. Вид Демки ее испугал: тот лежал на спине, его скрюченные пальцы впились в землю, зубы скалились, из горла вырывалось чуть слышное рычание, глазные яблоки бешено вращались. Устинья перекрестилась – она-то знала, откуда в нем это и кто это рычит. Перекрестила Демку и с облегчением увидела, что его черты разгладились, тело расслабилось, сон успокоился. Помедлив, осторожно коснулась кончикам пальцев его лба, легонько погладила по щеке. Хоть он и забыл обо всем, что их связало, вид его лица вызывал в ее груди пронзительную нежность. Устинье почему-то было жаль его, будто с этим разрывом она утратила возможность оберегать его от грозящей беды. Невея не сумела отнять его жизнь, но печать ее навсегда на нем. Со временем он сделается бобылем-колдуном, как Куприян, только куда угрюмее: у него ведь нет веселого дядькиного нрава. И племянницы нет, чтобы молилась за его душу…
Не просыпаясь, Демка глубоко-глубоко вздохнул. Волк ушел из его мыслей, дай бог, уступил место чему-то более приятному. Ворот его сорочки был распахнут, и Устинья увидела у него на шее тонкий кожаный ремешок. Что это? Послушался ее и носит медного ангела?
Осторожно Устинья взялась за ремешок и вытащила из-под сорочки. Да, Сихаил и Сисиний. На сердце полегчало. Демка от этого движения наполовину проснулся, поднял веки, устремил на нее сонный взгляд, попытался поймать ее руку возле своей груди. Устинья отняла руку и сделала ему знак: спи спокойно. Его веки снова опустились. Пусть думает, что это ему снится. Но ей было приятно убедиться, что он носит медного ангела. И защита ему, и словно бы залог, что связь между ними не порвана совсем…
Было еще свежо, но чувствовалось, что день будет жарким. Устинья умылась, на свободе перечесала косу и стала раздувать огонь, чтобы поскорее сварить кашу. Сейчас ведь проснутся и побегут откапывать колокол, а много ли накопаешь на пустой живот?
Но и мысль о колоколе не могла заставить ее не думать о Демке. Вспоминалось, как Еленка рассказывала им с Тёмушкой кое-что о своей давней жизни с Касьяном-обертуном. Но с ним было иначе: заснув, двоедушник отпускал свой дух бегать в облике волка, а тело, лежащее в постели возле Еленки, в это время переставало дышать. Так она и поняла, за кем замужем. И ведь в Демку вошел этот же самый дух, что теперь, после смерти Касьяна, бегал между тем и этим светом, никому не подвластный. А она, Устинья, чуть не вышла за него! Пришлось бы каждую ночь слушать этот рык…
Однако мысль о том, чтобы спать возле Демки
