Неладная сила - Елизавета Алексеевна Дворецкая
– Поехали-ка домой! – Сбыня, устав от чудес, обхватил себя за плечи. – А то дотемна тут проваландаемся, упырям на корм пойдем. До Сумежья-то еще десять верст, а солнце, гляньте, садится уже!
Глянув на солнце, все очнулись и заторопились.
– Так вы чего – не брешете, про упырей-то? – спрашивал Демка, пока его сажали в телегу.
– А вот стемнеет – сам увидишь.
Никто, кроме Вояты и самой Устиньи, не знал о ее обручении с Демкой. Когда Воята, хмурясь, подсаживал ее в телегу, она сжала его руку и сделала глазами знак: помалкивай. Воята двинул головой и промолчал: дело не его, не ему и решать.
Льняные полотна из ларя с приданым Устиньи, мокрые и извалянные в песке, наскоро отполоскали, отжали, свалили грудой в телегу. Покачиваясь и подпрыгивая на лесной дороге, телега тронулась прочь от озера, к Сумежью. Устинья сидела, отвернувшись от Демки. В груди ее словно проворачивался нож. Она вернула Демку к жизни, но теперь поняла предостережение матери Агнии – поняла, что именно отняла у него на прощание Невея…
Глава 11
После молебна на Игоревом озере отец Ефросин оставался в Сумежье еще три дня. Тиун Трофим, имея на дворе много пустых клетей для сбора боярской дани и товаров, выделил одну, и в ней старцу устроили келлию; тот ни в чем и не нуждался, кроме как в лавке, чтобы спать, и иконке, чтобы молиться.
Помимо молитв, отцу Ефросину хватило работы. Уже год у Власия не было попа, и отец Ефросин взялся за дело: обвенчал одним махом все пары, что справили свадьбы прошлой осенью или на нынешних Купалиях (были такие, кто, в горячке любви ничего иного не замечая, ухитрились сойтись и сбежать, не попав ни в одну из случившихся бед), окрестил всех родившихся за год младенцев (все мальчики получили имя Гавриил, так как накануне был Собор Архангела Гавриила, но почти все родители сочли, что это в честь Вояты) и отпел на кладбище всех покойников. Все хозяйки наперебой присылали ему разной снеди; никто не думал, что Трофим старца не покормит, но всем хотелось отблагодарить бога за помощь.
Еленка тоже послала кое-что, и как-то утром Устинья и Тёмушка зашли с лукошком на Трофимов двор. Трофимовы дети показали им клеть, назначенную келлией.
– Не рано ли мы? – шепнула Тёмушка. – Может, он спит еще?
– Хи, спит! – махнул рукой Ивша, Трофимов сын. – Он никогда не спит! Ни днем, ни ночью! Хоть в полдень, хоть в полночь зайди – он все молится. Мать говорит, святой старец у нас!
– Ну а как же? – серьезно отозвалась Тёмушка. – Простой не сумел бы тех бесов из озера изгнать!
Ивша тихонько постучал в дверь клети, заглянул, потом сделала девушкам знак: а что я говорил? Старец разрешил войти и, ответив на преветствия, показал на угол: там громоздились мешки, горшки и туеса. Он сам ел как птичка и все, что можно хранить, собирал для доставки в монастырь.
– Отче, позволь спросить у тебя… – начала Устинья, пока Тёмушка разбиралась с принесеным. – Ты видел… ну, их… на озере… Архангелов и ее… ту бесовку…
Отец Ефросин в ответ лишь смотрел на нее, чуть склонясь на правый бок. Глаза у него были добрыми и светлыми, но такими отстраненными, что Устинья сомневалась, а видит ли он ее на самом деле?
– Старче, помоги мне! – Устинья прижала руки к груди. – Кто она? Ответь. Ты знаешь. Кому знать, как не тебе. Почему архангелы так долго мучили ее, чего добивались? Она называла им свои имена, тех имен было сотню или больше. Что же за бесица такая к нам явилась? Откуда у нее такая сила?
Отец Ефросин сел на единственную лавку, где для него был положен простой соломенный тюфяк, но никто не видел, чтобы он на нем спал.
– Я, девица, когда был того отрока моложе, – старец показал на отворенную дверь, из-за которой за ними наблюдал любопытный Ивша, – послушание принимал в Юрьевом монастыре. Роду я боярского, да сиротой остался еще мальцом и склонность имел Богу послужить. И был у нас там один старец, отец Рафаил. Он много со мной беседовал, только я мало что понимал. Девяносто лет, – отец Ефросин засмеялся над своим долголетием, – не вспоминал, а ныне, как явились мне архангелы, воины Господни, вспомнил…
Он замолчал, и Устинья с трудом сдерживала желание спросить: «Что вспомнил?»
– Самого отца Рафаила как живого вижу. Рассказывал мне, что когда Всевышний первого человека создал, увидел он, что тот один, и сказал: «Нехорошо быть человеку одному», и тут же создал ему женщину из земли, подобную ему, и назвал ее Лилит, и привел к Адаму. А как сошлись они, так и начали ссориться. Она ему говорит: мы оба равны, из земли созданы, и я буду лежать сверху, а ты снизу. Адам ей говорит: не бывать такому, я буду сверху, а ты снизу. И так бранились они, и ругались, и не было меж ними никакого доброго дела…
Отец Ефросин усмехнулся, скорее над тем, что кто-то так много волновался из-за этого «дела». До Устиньи только сейчас дошло, о чем речь, и она низко опустила голову.
– И не могли они никак к согласию прийти. Разозлился Адам, а Лилит взяла и улетела от него. Послал Всевышний трех ангелов – Санви, и Сансанви и Санмаглака, – чтобы вернуть ее. Отправились ангелы за ней и настигли ее над морем, где после египтяне потонут. Схватили ее, а она нипочем к мужу своему возвращаться не желает. Спросили ее: почему домой не идешь? Она говорит: «Ненавижу я Еву, вторую жену мужа моего, и буду вредить ей и ее детям, как только смогу. Возьму в мужья себе сильного беса и нарожу бесов множество, чтобы тоже вредили людям». Сказали ей ангелы: «Не отпустим тебя, пока не примешь ты наше условие, что каждый день будут умирать сто твоих сыновей». И приняла она это условие, и поэтому каждый день умирают сто бесов. И еще сказали ей: «Клянись нам, что во всех местах, где ты увидишь наши имена – Санви, и Сансанви и Санмаглак – или услышишь, как их произносят, не будет у тебя власти входить в этот дом и младенца губить».
