Адептка второго плана - Надежда Николаевна Мамаева
Барон, скорее услышав, чем увидев меня, пошел на звук, чтобы в конечном итоге увидеть дочь, погруженную в молитву.
Правда, отчего-то такая благочестивая картина его не устроила, потому как папочка язвительно процедил:
– Не стоит так демонстративно желать мне смерти…
– Так – это как? – не отрывая взора от статуи и изображая всем своим видом отрешенность от мирских забот, спросила я безжизненным (старалась как могла!) голосом.
– В молитвах Мирии – покровительнице сирот.
Упс! Неудобненько вышло… Хотя, спустя пару минут разговора, я уже не думала о смущении. Ну, правда же, тяжело одновременно испытывать смущение и бешенство. А последнее было по причине прозаической.
Мне в красках объяснили, какая я благодарная, воспитанная, сдержанная и еще много красивых эпитетов… Жаль только, что перед всеми ними было «не».
Все высказанное было озвучено в категоричной и экспрессивной форме. При этом барон потрясал канделябром, бородой и познаниями брани. А после, немного выдохшись, выставил ультиматум: либо я веду себя завтра на помолвке прилично и не позорю больше славное имя своего отца, либо он сгноит меня в монастырях. Да, именно во множественном числе. Видимо, из опасения, что одной обители может не хватить на мой характер.
Новость, мягко говоря, меня не обрадовала. А все потому, что случившееся в склепе заставило задуматься: что будет, если я не смогу вернуться в родной мир в следующую свою попытку и мне для этого потребуется больше времени? День, два, неделя, а вдруг месяц?
В груди неприятно кольнуло. Вдруг я застряну здесь навсегда? И тут же со свистом я вышвырнула эту мысль из своей головы. Я обязательно вернусь! Нужно только не прекращать бороться. Только как это сделать, если папочка в лучших традициях сватовства, в смысле дилерства, подыскивает на меня купца-покупателя, словно я товар. Только, похоже, слегка просроченный и со скидкой.
А что, если сделать себя и вовсе некондицией? Так я и воле баронской покорюсь, но и в невесты не сгожусь.
Набрав побольше воздуха в грудь, я решительно выдохнула:
– Отец, я согласна покориться твоей воле, но должна, как порядочная дочь, тебя предупредить. Я не девица уже и под сердцем ношу ребенка.
– Ты не порядочная дочь! Ты порядочная зараза! Все планы мои мантикоре под хвост пустила! – взбеленился барон и жахнул в избытке чувств канделябром по спинке ближайшей скамьи так, что в той осталась вмятина, а основание медного подсвечника погнулось. Удивительно, как при этом пламя не погасло. Но папочка на это не обратил внимания, он сквозь зубы прошипел: – Кто отец?
И взял меня за горло, приперев к стенке. Увы, ни то, ни другое ничуть не фигурально, а вполне реально. Я оказалась прижата лопатками к каменной кладке рядом с нишей, в которой стояла статуя, и мысами туфель едва касаясь пола. Еще немного – лишусь этой опоры, зависнув в воздухе.
Глаза барона были налиты кровью, вены на его шее вздулись, и, кажется, отец потерял над собой всякий контроль. В такой ситуации гордо заявлять, что не скажу имя своего гипотетического любовника, было крайне неосмотрительно.
В голове бешеным калейдоскопом пронеслись лица и имена тех, с кем успела столкнуться в академии. Целитель Лоренс Браттир. Капитан Воторс. Ректор, имени которого толком не знаю. Какой-то эльф, про которого все говорят, но я даже не представляю, как он выглядит. Инистый, поймавший меня на крыше. Последний подходил больше всего. Во всяком случае, я точно знала, как его зовут, внешность у мага была не отталкивающая, хоть он и не писаный красавец. В такого девица может и влюбиться. Так что с губ слетело имя:
– Магистр Нидоуз Брандир…
– Магистр?!! Спуталась с преподавателем?! – взъярился барон: в его глазах искра божьего гнева разгорелась в полноценный пожар. Хотя говорят, если в голове человека опилки – то такое может легко случится.
Вот только от этого пламени и у меня полыхало. Причем даже не на том месте, на которое модницы ищут новые шорты, а авантюристки – новые приключения. Увы. С пригоревшим седалищем жить легче, чем без кислорода. А его-то в моих легких не хватало так, что их жгло, будто каленым железом.
– Чего молчишь, дура? – отец встряхнул меня за шею, так что затылок ударился о стену, а из головы вылетели последние мысли.
Зато пришло четкое осознание двух вещей. Во-первых, плохая идея была говорить о ребенке. Во-вторых, может, если я умру здесь, то окажусь в своем мире или… вдруг я исчезну из обоих навсегда? Ведь пока я в этом бреду, значит, мой мозг там, в реальности, жив…
Что ж, если лучший соус к еде – это голод, то лучший стимул к жизни – близость смерти. И сейчас я была как никогда мотивирована…
Из последних сил подняв руку, я обхватила ей затылок барона, не ожидавшего такого поворота, и резко притянула мужскую макушку на себя, и тут же чуть отклонилась.
Голова отца впечаталась в кладку рядом с моим ухом.
Бум!
Барон хоть и был твердолобым, но камень оказался крепче. На миг пальцы, душившие меня, ослабли. Секунды дезориентации отца хватило, чтобы сбросить с шеи живую удавку и нырнуть под руку, которой мой противник махнул не глядя. Только уйти я не успела. Сделала пару шагов, как опомнившийся отец, развернувшись, бросился на меня и повалил на пол.
Мы перекатились, я извернулась змеей и, оказавшись сверху, попыталась выпрямиться и сесть, уперев колени в пол. Вот только если в приличных книгах противники обычно оказываются лицом к лицу, то я очутилась лицом к отцовскому тылу! Да-да, я сидела на его пояснице!
Впрочем, меня это не смутило, будем работать (и наносить урон!) с тем, что есть!
Схватив сапог гигантского размера, я постаралась провернуть его до щелчка. Звук даже раздался. Не знаю, вывихнула ли я мужскую лодыжку или оба своих запястья, но травма была налицо! Вернее, на теле.
Отец взвыл.
«Значит, все же не себе», – промелькнула мысль. А что? Говорят, в бою войны порой не чувствуют смертельных ран… А у меня тоже было сражение, так что…
Но увы, как оказалось, я все же ни разу не берсерк. Разочарование настигло меня вместе с болью, какая бывает, когда с тебя сдирают скальп. Во всяком случае, ощущения были такими, словно с меня вот-вот слезет кожа вместе с волосами. А все оттого, что, когда отцовская лапища резко дернула меня за кудряшки, заставив запрокинуть голову, я невольно выпустила баронскую ногу.
Та упала на пол. Папочка взвыл повторно, а я, оставив в его хватке клок своих
