Адептка второго плана - Надежда Николаевна Мамаева
Так что, отложив вилку, мило улыбнулась барону, отчего тот насторожился, и произнесла:
– В таком случае я одна сплошная сдобная булочка. – И, повернувшись к гостю, прямо как рекламный агент, продвигающий товар, в лоб произнесла: – Слово даю, никакой гадости в рот ни разу не брала. В отличие от других девиц, которые рядом с мужчинами порой ведут себя, как сущие дети, и тянут в рот всякую пакость…
Тон у меня получился абсолютно невинным, однако гость намек понял, хотя тот был и не для него, а для папочки. Отец же осмысливал услышанное чуть дольше, зато багровел быстрее, а орал громче:
– Во-о-о-он!
Пусть барон магом и не был, но из-за стола меня точно заклинанием сдуло. Правда, не успела я дойти до дверей, как в спину дротиками врезались слова:
– За такие вольности проведешь ночь не у себя в спальне, а в молельне за покаянием! А Мортир за этим проследит! И чтобы шла туда сейчас же!
«Кажется, сватовство не задалось», – догадалась я и вышла в коридор. Интересно, когда следующий кандидат появится. С целеустремленностью барона что-то подсказывало – очень скоро.
Только еще быстрее меня нагнал рослый угрюмый слуга. И без лишних слов подхватил под локоток и буквально поволок куда-то вперед.
– Эй, а нельзя полегче? – возмутилась я.
Громила в ливрее это проигнорировал и продолжил меня тянуть вперед. Затем мы свернули в анфиладу, миновав ее, оказались в галерее и через последнюю вышли к высокой резной двери из старого мореного дуба. Мужская рука открыла створку. Та скрипнула, словно желна в весеннем лесу. Громко и противно.
Почти тут же я ощутила легкий толчок меж лопаток. Непроизвольно перешагнула порог, оказавшись в капелле. А за моей спиной уже традиционно закрылась дверь и послышался звук задвигаемого засова.
Последние ало-золотистые лучи скользили сквозь высокие стрельчатые окна, где цветные стекла были зажаты в тиски свинцовых переплетов. Витражи – кроваво-красные, сапфировые, темно-зеленые – отбрасывали на ряды скамей, обтянутых бархатом (в некоторых местах уже потертым), пестрые узоры света из света и тени.
Между ними был проход к каменному алтарю, возвышавшемуся на постаменте прямо напротив входа.
Судя по числу мест, здесь служили мессы для обитателей дома, их родственников и прислуги. Одним словом, не церковь или храм, а именно семейная молельня. А что, удобно: разом в доме место и для покаяний, и для наказаний.
Правда, последние я отбывать не намеревалась и уж читать псалмы всю ночь напролет не собиралась. Хотя свечи на алтаре все же зажгла. Ибо стемнело, а я была ни разу не кошечка ни фигурой, ни зрением. На это ушло у меня, наверное, с полчаса. Все же высечь кресалом, лежавшим рядом с бронзовым канделябром, искру оказалось куда труднее, чем чиркнуть спичкой.
Вот так, добыв на ужине пропитание, а в склепе – свет, я решила, что самое время прилечь отдохнуть. А там, если повезет, уйти из этого сна на покой. Вечный для данного мира. И вернуться окончательно в свой.
Но увы… То ли я за день выспалась, то ли импровизированная кровать была слишком узка, и я несколько раз с нее едва не упала, но мозг думал не об отдохновении, а о том, как не грохнуться снова… Одним словом, дремы не было ни в одном глазу.
Видимо, нужно было утомиться. И я начала приседать. Плохая идея на сытый желудок. Это я поняла быстро. Потому силовые тренировки решено было сменить на кардио, и я начала прохаживаться по капелле, чтобы наткнуться на неприметную, утопавшую в чернильных тенях дверку. Та оказалась проходом в крипту: узкая лестница, окаймленная железными цепями, вела вниз, в темноту, откуда тянуло сыростью и запахом тления, смешанным с ладаном.
Спустившись, я увидела семейный склеп. Невысокие ровные плиты, которые были куда шире скамеек.
На одной из таких я и решила устроиться, чтобы дремануть. М-да… Никогда выражение «на том свете отоспишься» не было столь буквальным.
ГЛАВА 3
Удивительное дело: несмотря на то, что было жестко и холодно, задремала я быстро. Только никакого укачивания, волн и течения, которые перенесли бы меня реальность, не было.
Не знаю, сколько я проспала, на этот раз просто проспала, безо всяких грез, но, когда очнулась, вокруг был все тот же склеп и почти догоревшая свеча. А та, между прочим, была толстой и высокой, когда я ее зажигала.
Значит, минимум пару часов. Что же в этот раз не так? Я задумалась и вспомнила об амулете, который нацепили мне на шею. Как там сказал этот императорский лекарь? Чтобы призвать душу в тело и привязать к нему? Кажется, как-то так.
Ну, значит, надо от этой висюльки избавиться.
Я сняла артефакт с шеи и положила его рядышком с одним с одним из глиняных сосудов на ближайшую полку. Тех в склепе оказалось несколько, и они, заставленные большими, искусно расписанными и запечатанными пергаментом и сургучом горшками, тянулись вдоль одной из стен склепа.
Избавившись от амулета, приготовилась возлечь на усыпальницу, когда услышала, как в капелле скрипнула дверь.
Я решила, что стоит побыстрее проводить незваного, чтобы он не мешал моему второму подходу к сонным тренировкам. А для этого пришедшего сначала надо встретить. И желательно сделать это поближе к порогу капеллы, чтобы выдворять было недалеко.
Так что поспешила в молельню.
Когда поднялась из склепа и притворила за собой створку, то увидела отца. Он стоял у самой ближней ко входу скамьи, приподняв над собой фонарь. Последний озарял, хоть и ярко, лишь небольшой круг рядом с бароном. Так что папочка, прищурившись, точно крот, вглядывался в темноту, пытаясь разглядеть, как сидится и скорбится неразумной девице.
Решила его не разочаровывать и тихонько-тихонько, так, чтобы даже юбка не шуршала, опустилась напротив ближайшей из статуй, что были в нишах по всему периметру молельни.
Сложила руки в жесте праведницы и негромко, а главное, невнятно зашептала так, чтобы и слов-то было не разобрать. При этом я озвучивала рекламную стратегию последней из запущенных мной кампаний. Там такие термины были, что отлично сошли бы как за текст древнего проклятия, так и обращения к
