Эсперанса - Наталья Шемет
Недовольно урча и подрагивая малюсенькими крылышками, Киттисчастия отправилась на второй этаж — спать. А Киттейя подошла к Рогадору и легонько провела когтями по чешуе:
— А не сломать ли нам еще одну традицию? Скоро у землян Рождество. Давай что-нибудь нарядим?
Дракон улыбнулся, если это можно назвать улыбкой, широко и искренне. Сегодня, возвращаясь домой, он встретил торговца, который за пару монет продал ему настоящее чудо. Угадал!
Кто сказал, что они — не пара?
Рогадор неуклюже высвободился из объятий, вышел из пещеры и вернулся, волоча за собой настоящую земную елку.
Киттейя, в самом красивом наряде, сидела в кресле, поджав под себя стройные лапы. Она смотрела на Рогадора с любовью и кокетливо поигрывала бантиком с веревочкой.
Легенда о Черном озере
Давным-давно это было.
Было ли, не было… Да только так в легенде говорится.
Жили в одной деревеньке Марьяна да Трофим с дочерью. Любомирой ту звали. Все хлопцы по ней сохли, друг перед другом хорохорились, только не замечала она никого.
Посматривали на нее косо деревенские. Девки завидовали. Бабы шипели. Старые плевались вслед — а ей хоть бы что! Идет себе гордо, словно над землей плывет, да коса, как змея золотистая, за спиной тяжело висит, извивается. Ох, хороша была девка. Ох, хороша!
Только не от мира сего. Ребенком, вроде, как все, а подросла чуток — так и переменилась.
А все после того, как чуть не утопла в Черном озере.
За водой пошла Марьяна, в колодце вода зацвела совсем да испортилась. Доченьку Любомирушку с собой взяла. Набрала озерной водицы светлой, как слеза, прозрачной, ведра полные набрала, на себя залюбовалась. В соку еще баба, хоть и немолода. Коса русая, лицом бела, руки сильные, плечи выносливые. Трофиму добрая пара. Обернулась — нет Любомиры! И вокруг тишина такая, волком выть хочется. Ни звука, ни ветерка. Травинка не шелохнется.
Нету дитяти.
Тут и ветер поднялся. Воду в озере замутил, потемнела, почернела вода, рябью пошла.
Уж звала Марьяна, голосила, в воде искала — где там! А домой прибежала — вот дочка ее, цела-невредима. Мокрая, испуганная, но улыбается.
— Как же… — только и охнула мать, на лавку без сил опустилась, платок в руках комкает.
— А он меня спас да домой принес. Красивый такой. Краше его на свете нету. Когда вырасту, замуж меня за него отдашь?
— Да кто ж он? — выдохнула Марьяна, благодаря в душе спасителя нежданного.
— Не знаю. Только за него одного пойду. Волосы у него черные, а глаза зеленью да серебром светятся…
А потом слухи об озере нехорошие пошли. Говорили, русалки там завелись, да изводят всех, кто им в руки попадется. Из соседних сел много народу утопло, но странно — Марьянину-то деревню беда стороной обходила. Перепугалась баба, да смолчала. Работы много, пустым ли голову занимать? Да только не выходило забыть о спасителе Любомирином. Чудить дочка начала.
Бывало, ночью темной выйдет во двор, к плетню прислонится, так и стоит, на месяц любуется.
Однажды мать за ней эту странность да и приметила. Проснулась ночью как-то — словно толкнул кто, — глядь — нету Любомиры! Рванула вон из избы, а дочка на крылечке сидит, на небо смотрит, разговаривает. И ветер свистит… А как подошла к ней Марьяна, так ветер и стих.
— С кем ты говоришь, доченька?
— Со своим суженым, — отвечает девочка, а щеки, как маки на лугу, рдеют.
— Откуда ж он выискался-то? — спрашивает Марьяна, а саму холод ледяной волной пробирает — словно в стужу лютую на мороз выскочила. Нету ж рядом никого.
— Он с месяца ко мне спускается, — говорит Любомира. — Волосы у него черные, как угольки в печи. А глаза не то серебром, не то зеленью отливают.
Страшно напугалась мать. К знахарке местной долго дитя водила, как муж-то не прознал. Строгий Трофим у нее был, дюже строгий. А Любомира там и прижилась, у травницы-то. Помогать ворожее вместе с матерью стала.
Бедная Марьяна все для знахарки делала, что та ни попросит — лишь бы Любомирку родненькую спасти, злые силы от нее отвести. Сживут же со свету, коли прознают. Сживут… Ой, не любят в деревне ничего такого, ой не любят… Была одна девка — скотину заговаривала, когда хворь какая нападала. И ту не пощадили, а вроде ж доброе дело делала. Одну знахарку только в деревне и терпели. Боялись.
Что про Любомиру говорить… А надо поведать, что любила мать дочь свою больше всего на свете. У других-то баб по семь-девять детишек по двору бегали, у нее же одна доченька только. Так судьбина злая распорядилась. Второго ребеночка ждали, да заболела Марьяна сильно. На том все и закончилось. Долго ее знахарка выхаживала. Выходила. Да только не женщина она теперь. Хорошо, хоть Трофим не бросил. Так и жили, с одним дитятком.
Любомира росла-росла, да расцвела — не было краше в деревне девицы! На ярмарку мать ее одну не отпускала — лучше всех плясала дочка, ни у кого не было косы длиннее да светлее, глаз таких ни у кого не было — темных, глубоких, как небо в ночку беззвездную. Еще в детстве ведьмаркой звал ее парнишка один. Сам насмехался, за волосы таскал, а другим в обиду не давал — выше на голову ребят был деревенских, да и покрепче. Обошлось — не тронули Любомиру. Любил, оказывается, ее Василь, с тех самых пор. Только сам не люб был дочке Марьяниной — не знала девица, что это такое. Матушку да батюшку почитала, а больше — никого. Но пойти за хлопца согласилась. Хороший парень, работящий. Отчего ж не пойти? Да и защитит всегда.
По осени, как урожай соберут, свадьбу сыграть решили.
А слава дурная о Черном озере все ширилась, русалок теперь многие видали. Из других деревень частенько вести горькие доносились. Что добры молодцы придут коня напоить, свои, аль приезжие — все одно русалкам тем. Мужики пойдут напиться, красны девицы… Много народу в озере утопло. Страшно было туда ходить, никто не отваживался без особой нужды.
Одна Любомира не
