Эсперанса - Наталья Шемет
Сколько ни уговаривала ее мать не ходить по лесу да к Черному озеру одной — не слушала. Упрямая была. Таких трав, как Любомира, никто больше не приносил — а ведь они многим помогали. Трофим хмурился и ничего не говорил. Любил жену и дочку, как умел. Журил частенько женушку, а дочку словно побаивался, как русалки те.
Вот пошла как-то раз Любомира снова за травами. Да опять к озеру свернула.
К самому бережку подошла, ох, манит гладка водица! Словно зеркало. Тронь — чай, пальцы не окунутся, по поверхности скользнут. На себя загляделась девушка. Да и было чего — красы же невиданной!
Помутилось вдруг озеро. А когда успокоилось, в отражении увидала Любомира, что не одна она больше. Чуть в воду не свалилась! Да не испугалась. Не из таких была.
Подхватилась с колен, выпрямилась гордо, с вызовом на молодца незнакомого посмотрела. А сердце екнуло да кольнуло…
Не боялась она, не боялась — хотя и надо было. Вроде как знаком?… Нет, обозналась, чужой. А вроде совсем родной…
Парень молча стоял, глаз не сводил. Ай, хорош! Волосы ниже плеч — черным-черны, как ноченька, а очи ясные отливают зеленью да серебром. Прямо в глаза смотрит, тонкие губы в улыбке изогнулись — точно молоденький месяц серпик на ночном небе высветил. Ох, месяц!.. Снова кольнуло Любомиру в груди да слева. Аж зашлось сердце девичье.
Потому, что надо так, а не потому, что уйти хотела, рванула прочь. Охапку трав да цветов позабыла, побежала.
Не ровен час, увидит кто! Что в деревне скажут? Хоть и не волновал Василь девицу, свадьба же у нее!..
Неслась Любомира быстрее лисы, пуще зайца, скорее белки, а перед глазами парень тот, словно рядом идет. Неслась, петляя между деревьями, натыкаясь на молодые сосенки, вот тут-то и страх закрался в сердце — вдруг заблудится? Нет же, как свои пять пальцев она эти места знает.
Внезапно ветер подул. Сильный, свежий — откуда такой среди леса? Выбежала она на опушку, побежала по полю. Ветер наперегонки летит. Сорвал ленту с косы, вмиг растрепал. Волосы белый свет заслонили, потемнело вокруг. А когда откинула Любомира светлые пряди, перед ней тот же молодец оказался. Больше ночью он был, чем днем, да тьмой больше, чем светом — все это пролетело у Любомиры в голове, как молнией озарило.
Тяжело дышала она. Устала.
— Ты кто? — спросила. — Прежде тебя здесь не встречала.
— Нездешний. А ты, что же, не боишься меня?
— Нет, не боюсь! — сверкнула глазами девушка.
Ух, какие глаза! Не зря косились на нее деревенские, ой, не зря!
А сама-то как глянула на парня да в очи зеленые, так свои глазоньки вниз и опустила, на вышитом невиданным узором вороте взгляд задержался. Да не стерпела, снова глаза подняла — так и тянет же, и манит, что за напасть!
Смотрел парень долго на Любомиру, в глаза ее колдовские — полные озера, карие, черные почти, а в глубине крапинки зеленоватые, так сразу и не углядишь — как топь болотная, только теплые, такие теплые! Смотрел да и наклонился, губами к губам прижался. Оторопела девушка, а потом отпрянула, снова побежала, что было сил — падая в высокой траве, путаясь в длинном сарафане, бежала до самой деревни и только там оглянулась — никто не гонится? Нет, лишь далеко-далеко различима фигура молодца — красивого, статного, с черными, как смоль, волосами и глазами, что зеленью да сталью отливают. Таких она прежде ни у кого не видала — все парни деревни были как на подбор коренасты, плечисты, белобрысы, да с глазами светлыми, пустоватыми, глуповатыми.
Руку на грудь положила. Сердце, что ж ты колотишься так, а? Ведь невеста уже. Василь ее — хороший парень… Плечистый, белобрысый да глуповатый…
…Любомира и прежде часто ходила в лес. Умения свои хотела ей знахарка передать, а девка и не прочь была. Любила она травы и цветы, бывает, наберет охапку, за ней-то и девицы самой не видать, — тоненькая, как березка юная, — да кружится по полю, аж взлетит, кажется.
А теперь и вовсе стала в лесу пропадать.
Да все время и встречала его. Сама себя не понимала — не то хочет видеть, не то чурается. Не то силится разглядеть парня среди деревьев, не мелькнет ли, не появится? Не то скорее цветов нарвет, трав насобирает, да домой бежать без оглядки. Не знала прежде Любомира такого. Никто кроме него не нужен, никто… По ночам же снился, в ветре его голос чудился, звал за околицу выйти да на небо лунное поглядеть. Не знала, не ведала — как это, когда постоянно видеть кого-то хочется. Только в эти глаза глядеть да не наглядеться. Только этот голос слышать — и не важно, что за слова произносит он, то ли про птиц да зверей рассказывает, то ли про страны дальние, неведомые… Вспомнила, где видела. Он ее и спас, когда чуть не утопла дитем-то.
Каждый раз встречал в лесу Любомиру парень незнакомый. А вскоре дорогим стал, родненьким — словно всю жизнь только его и знала, будто давным-давно вместе, да росли с младенчества рядышком.
Молчала Любомира. Ничего о своих мыслях ему не рассказывала. Изнывала только — люба она ему, или нет? Про Василя думать забыла, про жениха своего.
И тот, кто любимым стал, да единственным, тоже молчал.
Только веточки с пути да в сторону убирал, если по девичьему лицу милому задеть могли, да в косах запутаться. На тропинке, где только одному пройти можно было, близко-близко шел, аж замирало сердце у Любомирушки. А когда зацепилась носком за корень дерева, под локоть подхватил. Удержал — не упала. Только в глаза заглянул — близко так.
Смелая Любомира чуть чувств не лишилась.
Не боялась она его. Не причинит вреда — точно знала. Не такой, не злой. Да только с ним рядом ноги подкашивались, не слушались, да сердце из груди выпрыгивало.
А он травы помогал отыскивать нужные, охапками цветы рвал — полевые да неведомо-болотные цветы приносил, те, что на вид невзрачны, но сердцу дороже самых ярких, самых красивых. Только не брала их домой Любомира. Как объяснит, откуда? Сама не нарвешь…
Лето к середине катилось.
А потом в
