Огнев на линии любви - Лина Коваль
– Боже, прекрати мне об этом напоминать, извращенец!
Приподнявшись, медленно веду пальцами по рельефным плечам вниз, а затем приближаюсь и касаюсь лбом его лба. Антон, зафиксировав лицо ладонями, ласково целует мои дрожащие губы. Поцелуй тягуче-медленный, возбуждающий. Такой, от которого мы оба неспешно плавимся.
Я переживала из-за ссоры с мамой, а мой спасатель примчался сюда и решил меня успокоить. Сменить огонь разочарования на пламя страсти.
Теперь мне хочется тоже его успокоить и приласкать заодно. Вернее, их обоих. Приятный парень с набитым ключом во весь свой рост таранит мой живот.
– Что это ты делаешь, Фюрер? – хрипит Огнев немного запоздало. – А?
Я уже расправилась с ремнем и ширинкой и запустила руку в боксеры.
– Твою мать, Есь… Здесь? Ты плохая девчонка!..
Довольно улыбаюсь, извлекая наружу идеально твердый член и, поглядывая на дверь, начинаю водить по нему ладошкой снизу вверх и обратно. Антон прикрывает веки и дышит как паровоз.
– Будь потише, пожалуйста, – прошу его, еще сильнее сжимая эрекцию между нами. – Я просто тебя поглажу.
– Просто? Может… минет?
– Какой минет, Огнев? – оскорбляюсь. – Тут мои родители, вообще-то!
Он усмехается. Будто не видит разницы между петтингом и минетом. Но она есть… Я очень чувствительная в этом вопросе.
И деликатная.
– Ох… – закусываю губу, чтобы не стонать, когда Антон сжимает мою грудь. Она отчего-то тоже чувствительная. – Поцелуй меня, – прошу, подставляя губы.
Огнев сминает мой рот и одновременно накрывает ладонь вместе с членом, задавая темп и частоту поглаживаний. Я вдруг ощущаю наше единение. Взаимность! Это возбуждает. Внизу живота становится тесно и жарко. Так хорошо, будто я могу кончить вообще без всякой стимуляции. Просто от одного вида получающего удовольствие Огнева с развороченной ширинкой.
Это что-то новое для меня. Слишком личное.
Я целую его шею над воротником толстовки, разрешаю забраться под платье и покачиваю бедрами.
– Бля-я-ядь, – с тихим рыком Антон изливается мне в руку и откидывается на спинку кресла.
В воздухе витает что-то порочное.
Пока я ищу салфетки и тщательно вытираю руку, он приводит себя в порядок, и я снова занимаю свое почетное место сверху.
– Есения, – произносит Антон.
Удивившись, как холодно звучит мое полное имя из его уст, трусь щекой о колючий подбородок и отзываюсь:
– М-м-м?
– Пообещай мне, что с этого дня ты не будешь общаться с Саней.
– В смысле?
– Никаких контактов. Никаких звонков или переписок. Все только через меня.
– Но…
– Вообще ничего.
Заглядываю в глаза, в которых даже в полумраке вижу стальной блеск. Руки Антона на моей талии тяжелеют, а дыхание становится агрессивным.
– Постой… Ты ревнуешь? – спрашиваю с каким-то лютым восторгом.
Меня никогда вот так не ревновали.
По-мужски, что ли. По-неандертальски.
Саша, конечно, мог что-то сказать по поводу вечеринки в клубе или короткой юбки, но это больше «для порядка» было. Скучно…
– Никаких контактов, – снова четко говорит и вжимает мое тело в свое так, будто хочет пропустить через мясорубку.
– Постой… – кладу ладони на мерно вздымающуюся грудь и пытаюсь отодвинуться. – У тебя это давно, что ли?
Он смотрит на меня в упор и молчит.
А молчание – признак…
Боже!..
Я ему, получается, давно нравилась? Еще когда с Сашей жила? И поэтому он к нам в гости никогда не приходил? И всячески меня игнорировал, а на мои редкие потуги подружиться грубил?
Чувствую, как смягчаюсь и превращаюсь в одно большое слезливое пятно.
– Мне еще как-то это все надо вывезти, – продолжает Антон. – Поэтому обещай!..
– Не буду, – всхлипываю. – Все, как ты скажешь. Все будет так, как ты скажешь.
Мы еще долго нежимся в объятиях друг друга. Антон, кажется, после быстрой разрядки и довольно эмоционального разговора успокаивается.
– Ты наелся? – спрашиваю его, умиротворенно вздыхая.
Настроение: хочу ехать с ним по пустой ночной трассе и просто молчать вдвоем.
– Я бы еще рыбного пирога навернул, – говорит он полусонно.
Чувствуя подступающую тошноту, пытаюсь снова думать о трассе, но дурацкий пирог с рыбьей мордой стоит перед глазами.
– Поехали домой, – прошу его жалобно. – Там Искорка одна скучает…
– У нас не Искорка, – смеется Антон, целуя меня в щеку, – а самая настоящая петарда!..
Глава 32. Антон
– Ты уверен, что все будет хорошо? – спрашивает Еся, забирая с заднего сиденья свою сумку и застегивая пальто.
С мрачной улыбкой исследую распахнутые глаза, вздернутый нос и приоткрытые, сочные от розового блеска губы. И куда только так накрасилась? Надо пробить, кто у них тут физрук и трудовик…
– Я всегда уверен, – произношу, разглядывая окна школы.
– Будь повнимательнее, – просит она жалобно, касаясь плеча. – Пожалуйста!..
Началось… Разворачиваюсь к ней и беру за руки, чтобы успокоилась.
– Я весь внимание. От макушки до пяточек, Фюрер.
Смеется, зараза. Притянув к себе за плечи, целую, шумно вдыхаю ее запах.
– У тебя духи новые? – отстраняюсь, поглаживая мягкие волосы. – Пахнешь по-другому, Есь.
Склоняюсь, чтобы уткнуться в тонкую шею носом. Сто лет бы так сидел.
– Ну вообще, мои любимые духи уже полторы недели как закончились, мистер «Я весь внимание», – дразнится Училка.
– Двойка тебе по анатомии. За твои духи у меня обоняние отвечает.
– А что? Плохие, да?.. – расстраивается Еся замешкавшись. – Тебе не нравятся?
– Мне все нравится. Скинь-ка, как выглядят твои любимые?
Смущается. Прическу поправляет.
– У них флакончик в форме туфли на высоком каблуке, – тут же начинает активно щебетать. Баба – она и есть баба, хоть и не признается в этом никогда. – Бывают красные, синие, черные, – загибает наманикюренные пальцы. – Но… они ведь дорогие такие. Не надо, Антош, я сама себе куплю. С премии.
– Отставить разговорчики, работает МЧС, – серьезно приказываю. – Какие там твои любимые, Фюрер, признавайся?
– Синие, – отвечает, откровенно нервничая. – Они самые вкусные. Ты же помнишь их? Аромат миндаля и жасмина.
– Ладно, Жасмин, – ворчу, поглядывая на часы. – Давай уже. Я на работу из-за тебя опоздаю.
Еще раз хорошенько облизав липкий блеск с мягких губ, выпроваживаю зазнобу из машины. Уходит вроде довольная. Как только дверь захлопывается, срываюсь с места.
Настроение ни к черту.
В жизни когда-то приходится отвечать за все свои поступки. Эту истину я постиг еще в детстве, и пусть тогда она меня, как, в принципе, и сейчас, не особо устраивала, но я несколько месяцев ждал, когда этот час настанет.
И он настал.
Машина Сани на парковке перед частью. Первым приехал.
Пожаловался уже, значит.
Эту догадку подтверждает то, что на мое приветствие отвечает только пара человек из караула. И то, судя по тону, из уважения к «былым заслугам». Остальные же отворачиваются. Может, и к лучшему? Пересменка без разговоров и подъебок проходит
