Община Св. Георгия. Роман-сериал. Второй сезон - Татьяна Юрьевна Соломатина
– Но мерседес, как прибудет, я себе оставлю. Я рассчитаюсь с тобой, – тут же добавил Сашенька скороговоркой.
Закашлявшись, чтобы не рассмеяться, Николай Александрович махнул рукой. А Саша, остановившийся аккурат напротив отца, внезапно рухнул на пол и… зарыдал, уткнувшись отцу в колени. Будто маленький. Это на мгновение обескуражило старшего Белозерского. Отец стал гладить сына по голове, как бывало в Сашины пять лет. И хорошо, что сын не видел выражения его лица. Николая Александровича разрывало множество чувств.
Конечно же, он любил и жалел сына. Но ему нравилась женщина, которая нравилась сыну. Что ни сделай, что ни скажи – всё будет не то, не то и не то! Но совсем молчать тоже было нехорошо сейчас.
– Я же не знал, что у вас… – осторожно начал старший.
Младший в ответ мотнул головой, не прекращая рыдать. Только крепче прижался.
– Что у вас вообще что-то!
– Она меня не лю-у-убит! – проревел Сашенька отцу в брючины.
– О господи, горюшко моё! – пробормотал отец, поцеловал сына в макушку и отстранил от себя. – Хватит слёзы лить. Взрослый мальчик! Весь гардероб мне промочил. Давай налей ещё, закури. Вот, молодец!
Сам раскурив сигару, Николай Александрович продолжил:
– Послушай, это важно. Вера Игнатьевна никого не любит. Ну… в том самом, как бы это… батюшки святы!., сакральном смысле. Ох, лучше бы я баржу тащил, чем разговоры эти разговаривать! Но это важно, потому постарайся уловить, понять, я пытаюсь быть доходчивым, но тебе действительно может просто не хватить опыта. Воспользуйся тем, что Вера Игнатьевна в тебе хвалила: предчувствие, смекалку природную, – Николай Александрович отметил, как у молодого дурака вспыхнули глаза при упоминании похвалы от Веры. Что делать, такое оно, болезненное мужское взросление. – Вера Игнатьевна утратила способность влюбляться и любить. Она увлекающийся человек, человек горячий, страстный, ураган – тут спору нет. Ей нравится то, что происходит между мужчиной и женщиной. Но она не может полюбить…
Отца перебили не столько слова, сколько отчаяние на лице сына:
– Почему ты так уверен?
– Она мне сама сказала. После. Мы болтали…
Александр Николаевич снова вскочил и принялся бороздить ковёр, выкрикнув совершенно по-мальчишески:
– Вот! Видишь? С тобой она, значит, болтала! После! А я!..
Всё это попахивало абсурдом. Старший стал раздражаться. Не пять Сашеньке давно. Давно и не пятнадцать!
– А ты умеешь слушать? – рявкнул отец. – Нет, я тебя люблю, ты хороший мальчик, и я так говорю вовсе не потому, что ты мой сын. Но, Саша!.. Перестань мельтешить! Сядь!
Александр Николаевич с размаху шлёпнулся в кресло. Вот и Вера часто говорила ему: перестань мельтешить!
– Но, Саша, Саша. Если тебя не любят… Если тебя пока не любят – необходимо стать другом. Надёжным, верным, задушевным другом. А это, знаешь ли, похлеще задачка, чем… А друзья, Саша, умеют слушать! Ты же этого пока не умеешь. Я битых два часа, дорогой мой, выдерживал твои истерики, когда ты был готов расшибить и себя, и, соответственно, меня, но!.. Саша! Спросил ли ты меня: что я чувствую в связи со всем произошедшим?! И я не думаю, Александр, что с Верой Игнатьевной ты вёл и ведёшь себя как-то иначе. Понимаешь, какой тонкий момент толщиной со шпалу! А она тебе не отец! Да и я тебе в подобной ситуации не отец, а мужчина! Хотелось бы быть тебе и старшим товарищем, и другом, но я вынужден… Я вынужден быть тебе отцом! Всю дорогу представляя, что тебе пять, а я подлейшим образом забрал твою любимейшую куклу. Но тебе не пять, и Вера – не кукла! И я не подлец. И хоть сто раз я тебе друг и тысячу раз отец, я прежде всего мужчина.
Он налил себе ещё коньяка и ахнул залпом до дна. Саша похлопал густыми ресницами и по-детски спросил, как спрашивают старших товарищей, как сподручней нырять с пирса:
– Мне надо стать её другом?
Хорошо, Николай Александрович успел проглотить коньяк. Потому не подавился, а вольно расхохотался от души:
– Сын! Это моя программа!
Он встал, подошёл к Саше, присел рядом с креслом, притянул сына к себе, поцеловал в висок. Сказал ласково, но твёрдо, как умеют только самодостаточные взрослые мужчины:
– Я всегда твой отец. Даже если эта баба мне нужнее. И о самом главном: какими бы неверными мотивами ни было вызвано твоё желание сепарации – это верное желание. Тебе действительно давно пора испытать себя и понять себестоимость. Не профессиональную, но витальную.
Он отпустил сына, встал и добавил шутливо:
– Мерседес этому не помешает. Хотя и вряд ли поможет. Не вздумай со мной рассчитываться, даже если каким-то чудом сможешь. Это подарок. Я не делаю подарков, если не хочу. А когда я хочу, Саша, я всегда делаю. Я надеюсь, ты понял, что последняя сентенция не о подарках.
Николай Александрович пнул сына в плечо. Александр Николаевич вскочил и пнул отца в ответ. Между ними завязалась шутливая потасовка. Здесь отец мог позволить себе поддаться сыну. А вот два часа назад, когда Саша накинулся на папеньку с кулаками, он его в момент в бараний рог свернул, тот и мяукнуть не успел.
Василий Андреевич сидел в холле при полном параде, несмотря на весьма позднее время. Хозяева не спят, значит и ему не положено. Он, разумеется, всё знал и отделение Александра Николаевича разумом одобрял. Но на душе его было неспокойно, как неспокойно на душе у мамаши, у которой отбирают дитятю. Ему самому было смешно, но менее волнительно от смеха не становилось. Потому для успокоения он читал сейчас биографию генерал-фельдмаршала, князя Михаила Семёновича Воронцова, написанную Михаилом Павловичем Щербининым. Михаил Семёнович уж куда почище купцов Белозерских был, а самостоятельную жизнь, полную великих подвигов, начал в девятнадцать лет, причём с низов, сознательно отказавшись от всех привилегий, положенных по рождению.
По лестнице спускался Александр Николаевич с небольшим дорожным кожаным саквояжем. Василий Андреевич поспешно отложил книгу и бросился к молодому барину, мысленно обругав себя «наседкой». Ещё бы по-бабьи завыл: «Не пущу!» Тьфу, да и только!
– Зачем же в ночь?! Утром бы! Чего вещей так мало? А и правда, вот и Михаил Семёнович ко двору явились с одним небольшим чемоданом, чем вызвали недовольство…
Поставив саквояж, Саша обнял Василия Андреевича, не дав тому продолжить.
– Что ты, родной мой! Я же не на планету Сатурн отправляюсь! Помнишь, ты в детстве любил мне читать «Микромегас»? Я тут буквально за углом буду.
Александр Николаевич поцеловал Василия Андреевича в висок, как недавно поцеловал его самого батюшка. Это здоровенное
