Община Св. Георгия. Роман-сериал. Второй сезон - Татьяна Юрьевна Соломатина
– Кто тебе сказал, что сейчас не обожаю? Просто я уже бессилен. Что со злобой бессилен, что с обожанием. Почём ты знаешь, насколько обожал тебя твой отец? Можешь себе представить, глупая ты женщина, что обожал он тебя настолько же, насколько и ненавидел? Но вот ты передо мной. Красивая. Успешная. Профессор. Депутат Думы первого созыва. Невероятно, не правда ли? Анастасия ушла из дому – горничная звонила, рыдала. Я не буду ни искать, ни возвращать. Или выплывет. Или утонет. При младшей – гувернантка и няньки. Всё, что у меня осталось, моя дорогая подруга, – работа. И репутация. И твой щенок мою репутацию не разрушит.
– Он бы и так не… Не такой он человек, Андрей Прокофьевич!
– Все мы поначалу не такие человеки.
– Ладно. Хорошо, – Вера развела руками. – Я не понимаю, но принимаю. Я не знаю, чем ему это грозит, но если хоть чем-то, так и я про тебя многое знаю. А сейчас отпусти его, не держи ночь. Мне он этой ночью нужен. Считай, я тебя шантажирую. Если не отпустишь, я…
Андрей Прокофьевич ухмыльнулся. Чмокнул Веру в щёку.
– Бери, бери!
Вера Игнатьевна и Александр Николаевич прогуливались по хорошо освещённой набережной. Белозерский был слегка пришиблен. Процедура оформления – новый и весьма неожиданный опыт.
– Что это было? Зачем? Почему? – прорвало его. Он со всхлипом втянул воздух.
– Ты ещё заплачь давай! Мне более всего жаль Василия Андреевича. Я ему позвонила. А должен был ты! Но у тебя же переживания, самокопание. Нарцисс!
– Ой да! Я же читал протокол обыска-изъятия. Он же в понятых. Господи, какое противное слово!
– Это, Саша, была акция демонстрации короткого поводка и строгого ошейника. В твоём случае совершенно лишняя. Но всё же хорошо, что я акушерские и гинекологические инструменты все в клинику пристроила. В принципе, ничего бы и не было доказуемо. Но меня теперь волнует: кто донёс? Мало мне других подозрений… – она замолчала, чуть не сболтнула лишнего. – Впрочем, мог и туману нагнать. Понятно же, что у врача всегда что-нибудь да найдётся, а не найдётся – так придумают. Я тебе говорила прочитать…
– Я прочитал, – буркнул Белозерский. – И ещё с десяток процессов изучил.
– В общем, ничегошеньки бы тебе не вменили. Помощь на дому, к тому же на безвозмездной основе. Если бы не твоя «классная комната», племяннице Хохлова бы не жить, а она дочь известного отца[72]. Так что исключительно демонстрация силы. Чтобы надпочечники в тонусе были.
– Что Антонова?
– Судороги купировали магнезией. Пока стабильно. Сегодня Владимир Сергеевич ответственный дежурный, так что можно расслабиться. Надо же хоть иногда не думать о клинике. Хотя бы когда там Кравченко, – Вера хмыкнула. – Хотя бы о лечебной части.
– Вер, сходим в ресторан, а? Просто пожрать, извини. Жутко проголодался из-за всего этого. Волчий аппетит. Не домой же. Там Василий Андреевич. А то и папа. Хотя он ненадолго вроде уехать должен был. Мне с Василием Андреевичем сейчас объясняться не хочется. Давай поедим. Как нормальные мужчина и женщина. Могу я, ёлки-палки, зелёные моталки, пригласить тебя в ресторан?
Всё-таки отец и сын были копией друг друга.
Вера решилась. Дальше затягивать было некуда, да и незачем.
– Хорошо. Я принимаю твоё предложение. Я пойду с тобой в ресторан. Только прежде ответь мне на несколько вопросов.
Он кивнул.
– Мы помолвлены?
– Ты замужем!
– Значит, нет?
– Вера, ну что за детство?!
– Ответь!
– Нет, мы не помолвлены.
– Я обещала тебе хранить верность или любовь до гроба?
– Нет.
– Перечисли, не задумываясь, самых главных людей в твоей жизни в порядке убывания. Я сказала: не задумываясь! – она резко дала ему пощёчину. Просто переключить регистры. Не больно, не обидно. Неожиданно.
– Эй! – рявкнул он, остановившись. – Папа, Василь Андреич, ты!..
Он запнулся. Да, не шлёпни она его так вдруг, он бы иначе выстроил ментальную конструкцию.
– Нет! Но я же не в этом смысле. Это же из разных категорий, – залопотал он, невероятно смутившись.
Он ещё больше смутился, когда Вера ласково поцеловала его в ту щёку, по которой прежде огрела. Затем взяла под руку. Они пошли.
– Ты мне сегодня что-то хотел сказать, в чём-то признаться. Но это неважно. Сейчас только и только ресторан. Я тоже голодна, как волчица. К слову, я переспала с твоим папой.
Глава XXII
Вечером следующего дня отец и сын Белозерские сидели у камина. Пепельницы переполнены, ковёр усыпан пеплом. Одна бутылка коньяка пуста, другая – ополовинена. Сюртуки и жилеты расстёгнуты, галстуки отброшены. Ни дать ни взять: холостяцкая вечеринка.
Однако же не первый час шла беседа. Неизвестно, как всё началось, но сейчас младший Белозерский выглядел человеком немалого самообладания. Как ему это далось, одному богу известно. Так что, окажись тут в эту минуту сторонний наблюдатель (хотя даже Василию Андреевичу было строго-настрого велено не беспокоить, хоть бы и дом загорелся!), он бы решил, что здесь необременительная беседа взрослых мужчин, любящих и уважающих друг друга. Если взаимному уважению что и мешает, то, как положено, слишком сильная любовь друг к другу. Во всяком случае старший старается припрятывать любовь, заставляющую его бесконечно опекать мужчину младшего, более ранимого, неопытного.
Николай Александрович наполнил бокалы.
– Саша, ты твёрдо решил?
– Да, папа.
– Это же не из-за… – Николай Александрович запнулся на мгновение, – не из-за обысков этих несуразных?! Ты никогда не сможешь поставить меня под удар! Я – отец, и я за тебя в ответе. Я бы сам разобрался.
– Нет, не из-за! – Саша щедро глотнул коньяка. – А потому, что я хочу наконец сам с собой разобраться, папа. Так что никаких гипотетических «из-за».
Отсалютовав сыну с кривоватым выражением фасона «шутку понял», отец сделал не менее щедрый глоток. Некоторое время молчали.
– Купим тебе хорошую квартиру, приличествующую молодому человеку твоего положения…
Саша жестом оборвал отца, состроив саркастичную гримасу:
– Молодому человеку моего положения приличествуют именно что обыкновенные меблированные комнаты. Я же врач, чёрт побери! Одно из самых бесправных сословий. Так что никаких ресторанов! Урезаем рацион!
Младший Белозерский вскочил, стал расхаживать, сарказм куда-то испарился. Он вдруг весь искренне воодушевился:
– Я обязан жить так, как живут Концевич, Нилов, Порудоминский, как подавляющее большинство врачей нашей огромнейшей империи. Жить на свои средства, а не пользоваться твоими счетами. Разве не так становятся мужчиной?!
Николай Александрович держал серьёзную мину, но ироническая искорка прыснула из глаз. Хорошо, что Саша не видел. Кого бы не рассмешил сей запоздалый кризис взросления? Эдакий противоречивый настой из нигилизма с самоотречением или бравура с бахвальством – тут
