Графиня на арене - Минерва Спенсер
— Джо, — позвал он погромче, хоть это и было совершенно ни к чему: в такой маленькой комнате можно услышать даже дыхание.
У Эллиота сильнее забилось сердце, он встал с постели и открыл шкафчик, в котором Джо хранила одежду. От облегчения, которое испытал, обнаружив все на месте, он чуть не упал на колени, но в следующее мгновение его как громом поразило новое открытие. Он пристальнее вгляделся в содержимое шкафчика и понял, что на месте только бальное платье и еще одно, довольно уродливое, коричневое с желтым, но серых, которые так нравились Джо, не оказалось.
Он развернулся и взглянул на сундук. Она сказала, что там вещи Мунго. Если сундук пуст…
Эллиот присел на корточки и дрожащими руками расстегнув ремни застежки, поднял крышку, но внутри ничего не обнаружилось.
Он с такой силой захлопнул сундук, что услышал треск дерева, и выкрикнул:
— Проклятье, Джо! Ты меня обманула!
Пока торопливо одевался, мысли лихорадочно метались. Как ей удалось собрать вещи и уйти, не разбудив его? Как давно она ушла? Куда отправилась?
— Черт возьми, ты же обещала! — обиженно попенял он пустой комнате, словно сумасшедший.
Натянув сапоги, он запихнул шейный платок в карман и бросился к двери.
Как раз когда он собирался взяться за ручку, та повернулась и дверь открылась.
Джо вздрогнула, увидев его перед собой, и вид у нее был чертовски виноватый.
В руке она держала тот самый саквояж, с которым собиралась ехать в отпуск, но на этот раз набитый до отказа. С громким стуком уронив его на пол, она сказала:
— Я надеялась, ты еще спишь.
Эллиот скрестил руки на груди, едва удерживаясь, чтобы не показать ей, как зол. Давненько он не выходил из себя!
— Прости, — сказала Джо. — Прости, пожалуйста.
Эллиот хотел было что-то сказать, хотя вряд ли знал, что именно, но в этот момент раздался стук в оконное стекло.
Джо взглянула ему через плечо и поморщилась.
— М-м, минуточку, дай я его впущу.
Эллиот молча кипел от ярости, пока Джо открывала окно, чтобы впустить Ангуса. Тот очень красноречиво посмотрел на него, словно хотел сказать: «С тебя причитается».
Джо сняла капор и бросила на помятую кровать, а потом спросила, застенчиво улыбнувшись, что с ней случалось редко:
— Я уже говорила, что прошу прощения? Может, чаю?
Ужас, поглотивший Эллиота минуту назад, все еще не отпускал: он чувствовал подступившую дурноту, — но чай был отличной возможностью для них обоих хоть на что-то отвлечься.
Пока Джо хлопотала на кухонном столике, Эллиот застелил кровать, повесил ее капор на вешалку и оттащил саквояж от входной двери, а потом занялся собой: умылся прохладной водой, пальцами пригладил непослушные волосы (без особого, впрочем, успеха) и повязал потрепанный шейный платок.
К тому времени как он закончил, Джо уже поставила тарелку с хлебом, ветчиной и сыром и стеклянную банку с чем-то коричневым.
— Что это? — спросил Эллиот, указывая на неаппетитного вида содержимое.
Джо встрепенулась.
— А, это новый способ хранить еду, — сказала Джо, поставив на стол молоко и сахарницу, которые держала только для него. — Консервы.
— Что-то я об этом слышал — вроде какой-то француз придумал.
— Да, Аппер, но здесь, в Лондоне, кто-то тоже этим занимается. Я так обрадовалась, когда увидела это в продаже. Дорого, но я решила, что стоит попробовать. — Джо с азартом взглянула на него.
Эллиот давно заметил ее страсть к экспериментам. Отправляясь на рынок за продуктами, она то и дело возвращалась с чем-то таким, чего ни один из них никогда не пробовал. Он находил эту особую черту в ее обычно практичном и серьезном характере весьма привлекательной.
Но он все равно не забыл, как испугался, что она бросила его.
Джо протянула Ангусу кусочек сыра, и большая птица, как всегда аккуратно, приняла подарок.
Эллиот подтащил сундук к столу. Он все собирался купить второй стул, но теперь этого больше не требовалось.
— Давай садись на стул, — предложил он, увидев, что Джо собралась сесть на сундук.
Она не стала спорить и налила им обоим чаю.
— Это говядина. Не хочешь попробовать?
По запаху содержимое банки мало напоминало привычную Эллиоту говядину.
— Гм…
— Ну хоть немножко, с хлебом.
На вид мясо совершенно не вызывало аппетита… Эллиот не знал, с чем его сравнить. Пожалуй, ничего подобного ему даже видеть не доводилось.
Но Джо была так воодушевлена, что он просто не мог ее разочаровать.
— Ладно, попробую немного, спасибо, — сказал Эллиот, когда она протянула ему кусок хлеба, на котором лежал серо-бурый комок.
Джо уселась поудобнее и принялась за ним наблюдать.
Мысленно вознеся молитву Господу, Эллиот немного откусил. Ему немедленно захотелось выплюнуть мясо, но Джо смотрела на него с такой надеждой. Он старался не слишком тщательно пережевывать мясо и быстро проглотил.
Лицо у Джо вытянулось.
— Тебе не нравится.
— Ну… непривычно.
Эллиот положил сандвич на стол и сделал глоток обжигающе горячего чая в надежде выжечь мерзкий привкус на языке, а когда стало ясно, что она не собирается объяснить свой поступок, спросил:
— Почему ты сбежала, Джо?
— Я привыкла переезжать с места на место, чтобы избегать неприятностей, — она машинально крошила хлеб, вместо того чтобы съесть, и смотрела куда-то сквозь стену, словно находилась где-то далеко. — Даже здесь, в Лондоне, я тоже переезжала — после смерти Мунго.
Она подняла взгляд, в ее обычно непроницаемых глазах он заметил тревогу и потянулся к ней через стол.
— Я рад, что ты вернулась.
Она подалась ему навстречу.
— Я тоже рада.
Вот только выглядела она как приговоренная к повешению.
— Не знаю, смогу ли я…
— Встретиться с семьей?
— И это тоже. Ходить на балы и званые обеды, вести себя… как леди.
— А почему нет? Если ты про этикет, то с твоими способностями ничего сложного нет — выучишь.
— Но быть леди — это не то же самое, что метать ножи или ловить преступников, и вообще ни на что из того, что я умею, не похоже. — Джо с мольбой посмотрела на него. — Ты меня знаешь лучше всех. Я вообще ненавижу болтовню и всегда стараюсь избегать ситуаций, когда придется общаться. Последние восемь лет моим лучшим другом была птица. Разве ты можешь себе представить, как я болтаю с кем-то о пустяках или флиртую?
У Эллиота сдавило грудь от странного ощущения грусти, ревности и сочувствия: грусти — потому что она думала, будто он знает ее лучше других, в то время как, по его собственному мнению, он ее почти не знал;
