Мертвые мальчишки Гровроуза - Gadezz

Базз – и гением быть не нужно – вот-вот взорвется, забрызгав нас мозгами. Впрочем, у него их нет, поэтому, может, останемся чистенькими, даже если его черепушка лопнет. Я поднимаюсь и кладу руку ему на плечо, пользуясь силой. Гнев и растерянность в нем стихают, но Базз успевает меня отпихнуть:

– Не делай так. Знаешь же, бесит.

– Знаю.

А про себя добавляю: «И самому противно». Особенно когда вспоминаю, какие эмоции в семье мне было дозволено чувствовать, а какие стоило прятать. Проделывать это с мальчишками я ненавидел всем сердцем. Жаль, они так и не поняли почему.

Я поднимаю взгляд на Кензи, но он весь в себе. Сжался и нахохлился, точно птенчик. Пытаюсь представить его злым – разъяренно размахивающим битой, – но выходит с трудом.

– Думаете, – я подаю голос, стараясь перевести тему к более насущным проблемам, – суперлавандер опаснее обычных?

Кензи подходит к «Стене Посланий», сторонясь Базза, и садится рядом со мной на табурет:

– Суперлавандер разговаривал, как… как…

– Как человек, – кашляет Уиджи. – Разумнее и хитрее. И появился там, где никакой травмы возникнуть не могло. Будто он был привязан не к месту, а ко мне.

Мы замолкаем. Наши взгляды мечутся между друг другом, словно мотыльки, бьющиеся в тусклую лампу над столом. За время нежизни нам приходилось выбираться из тех еще передряг, но это…

Базз смачно рыгает, но никто не улыбается, и он тянется к тостам:

– Чего вы такие унылые? Давайте соберем все, что выяснили о суперлавандере, в одну корзину.

– Разумно, – поддакивает ему Грейнджер.

– Например, – я провожу пальцами по струнам, и они издают минорные звуки, – ничего?

Уиджи выстукивает ритм бледными пальцами по спинке дивана.

– Скорее всего, он умеет менять облики, подстраиваясь под конкретного мальчишку.

– И не привязан к травме на карте, – осторожно добавляет Кензи.

Я зачесываю волосы назад и поглядываю в свое расплывчатое отражение в окне.

– Ведет себя как мудак.

Грейнджер поправляет на носу очки и упирается подбородком в коленки, устраиваясь в кресле поудобнее:

– А что у него был за скрипт?

Уиджи клацает клыками:

– Сожрать меня?

– Похоже на то, но не проще ли ему было развиться до фантома и поглотить? – спрашивает Кензи и делает паузу, косясь на Базза. – Как… как случилось с Кеплером.

Грейнджер кивает.

– Согласен с доводом. Зачем суперлавандеру кусать Уиджи, если он не хотел его съесть? Разве что…

– Заразить? – заканчивает фразу Уиджи.

– Заразить, – повторяет Грейнджер. – Но это всего лишь гипотеза. Посмотрите на волосы Уиджи. – Мы синхронно переводим взгляды. – Меланин в области лба внезапно дал фиолетовый цвет. Как у лавандера.

Базз чешет затылок:

– Это намек, умник?

Я открываю кухонный ящик, достаю пачку начос с банкой соуса. После отвинчиваю крышку, обмакиваю кукурузные чипсы в сырный соус и кладу в рот. Падаю в кресло, предвкушая шоу.

– Это не намек, – ровным тоном констатирует, словно очевидное, Грейнджер. – Я говорю прямо. Цвет волос определяется пигментами эумеланина и феомеланина. Гены Уиджи дают о себе знать более темным оттенком, потому что его предки жили в регионе с высокой степенью интенсивности ультрафиолетовых лучей.

Он хватает ртом воздух и начинает тараторить, как взорвавшаяся энциклопедия:

– Эумеланин хорошо поглощает и рассеивает свет. Лавандеры же выходят лишь в ночное время суток, поэтому им бы быть белыми, но они… пурпурные. Я много думал, почему происходит именно таким образом. И на этот счет у меня есть своя гипотеза. Во-первых, вероятно, они не нуждаются в витамине D…

– Кто-нибудь, заткните его! – не выдерживает Базз, но Грейнджер словно не слышит.

– …Во-вторых, антоцианы – весьма любопытные пигменты из группы гликозидов флавоноидов. Так, например, окрашена голубика или смородина. Для чего? Снижение окислительного стресса. Однако подвести это к фантомам весьма проблематично. Возможно…

Базз расхаживает по кухне как заведенный.

– Возможно, их окрашивание обусловлено эволюцией. Не только их самих, но и нашей, – протирает очки Грейнджер, будто открывая второе дыхание: – Чтобы мы в нежизни могли замечать лавандеров сразу, отделяя их от фоновой окружающей среды. В этом и заключается моя гипотеза – в приспособлении видов, но отчего-то, знать бы наверняка, эволюция не на стороне хищников, а на нашей.

Он выдыхает и даже – прости господи – улыбается.

Базз воет, как расстроенная гитара, и ищет поддержки:

– Кто-нибудь понял хоть слово?

– Весьма пренеприятно, – фыркает Грейнджер, – что на некоторых индивидуумах в нашем шатком биоценозе[38] эволюция отыгралась с особым коварством.

– Это ты обо мне? – Базз приоткрывает в изумлении рот. – Назвал каким-то «шатким биоценозом»? Да ты мышцы мои видел, умник? – Он снимает футболку, красуясь так и сяк. – Гляди во все четыре глаза! Да я вершина этой твоей эволюции!

– Революции, – подшучивает над ним Кензи.

– Революции! Я так и сказал! – Базз обиженно выпячивает нижнюю губу. – Вершина революции шаткого биценоса, вот!

Кензи кашляет в кулак:

– Мне показалось, Грейнджер говорил про «занозу»?

– Как в заднице? – повышает голос Базз, и Кензи кивает:

– Как в заднице.

– Ну, держись у меня…

Они начинают пререкаться, а Уиджи пытается их разнять, слегка пошатываясь. Базз размахивает руками, точно Годзилла, но Кензи уворачивается. Грейнджер надевает наушники и улетает в немыслимые для меня стратосферы. Я подхватываю гитару и нащупываю саундтрек сегодняшней ночи. Отыгрываю нисходящее легато раз за разом, разминая руки. После чего большой палец правой руки идет на шестую струну, указательный – на третью, средний – на вторую, безымянный – на первую. Касаюсь свободной, отыгрываю восьмые ноты и расслабляю кисть полностью.

Базз зажимает голову Кензи подмышкой и трет его по макушке так, словно пытается развести огонь. Мне побоку. Делаю тихие движения, прогревая мышцы. Не хватает метронома, но в этом шуме все равно не сосредоточиться.

Зажимаю пальцами левой руки минорный аккорд и замысловато перебираю струны, чередуя шестую с четвертой, а пятую с третьей. Не только в прямой последовательности, но и в обратной. Уклоняюсь от летящего в меня полотенца, сдувая со лба волосы, будто ничто не способно помешать мне сохранить контроль.

Когда потасовка переходит в драку, я подбираю бой и во все горло пою:

Их пятеро было.

А мозга, а мозга, а мозга…

А мозга всего четыре.

Базз, верхом на Кензи, ловит рассекающий воздух кулак Уиджи и сводит брови:

– Это ты про меня, что ли, свиристель?

– Менестрель, – снимает наушники Грейнджер.

– Я так и сказал!

Грейнджер пожимает плечами:

– Нет.

Я улыбаюсь и отыгрываю новую тему:

Жил-был в лесу великан,

И за мозги он все бы отдал.

Но как-то под летней луной

Повис он вниз головой.

Ведь будь великан не баран,

Не попал бы в свой же капкан.

– Какой еще капкан? Я что, по-твоему, совсем дурак?

Мой музыкальный ответ не заставляет себя ждать:

Когда мозги раздавали,

Барану мозги не дали.

– Ну, держись! Я сейчас струны тебе на задницу натяну!

На секунду обрываю мелодию, подхватываю освободившейся рукой подушку и швыряю в Базза. Он бросается на меня, но я уклоняюсь от захвата его ручищ и спрыгиваю с кресла. Вместе с гитарой перекатываюсь по полу и вскакиваю. Кензи, весь раскрасневшийся, с благодарностью выдыхает, и его губы трогает хрупкая улыбка. Базз, выхватив мою гитару, играет невпопад так, что уши вянут:

Джульетта Ромео звала

И долго ждала у окна.

Я закатываю глаза, когда он зависает над следующей рифмой, и нараспев продолжаю:

Ромео хотел бы прийти,

Но от зеркала не смог отойти.

– Самокритично, – хмыкает Базз и протягивает гитару назад. – Мне нравится.

– Что? – притворно спрашиваю я, будто не расслышал.

Базз повторяет, и я переспрашиваю снова, чем изрядно его раздражаю.

– Прости, не разберу слов. – Я отыгрываю ля мажор и блею, как баран: – Бэ-э-э!

Все смеются, и Базз прыгает на меня, подминая и щекоча в своей устрашающей технике. Пока сквозь смех не прорывается хриплый, точно на износ, кашель Уиджи. Он складывается пополам. Его спина и плечи трясутся. Затем Уиджи убирает руку ото рта, и мы все замираем. На его повернутой к нам ладони остаются пурпурные следы крови.

Глава 12. Чердак с историями

Базз