Мертвые мальчишки Гровроуза - Gadezz
В заведениях такого толка мне бывать не приходилось, однако наблюдать за людьми – часть моей работы. Поэтому, когда официант уносил мою пустую тарелку раньше всех, а новое блюдо появлялось передо мной быстрее, чем у остальных, «змеи» называли это «магией», хотя все было куда проще – этикет. Я попытался им объяснить, что подглядел связь вилки и ножа у людей за соседними столиками, но вызвал у парней только гогот и колкое «сэр». Каждый из них, отрывая от омаров куски, даже не скрывал презрения к состоятельным гостям этого ресторана.
Босс и прежде пытался добиться признания у элиты. А она отвергала его, как собаку без родословной, пока его фамилия не оказалась на табличке кабинета в «Вавилонской башне». С открытием «Эдема» даже самые лощеные псины стали обивать пороги за право посетить закрытые двери ВИП-залов.
Оказалось, богатых привлекает не количество нулей на счету швейцарского банка, не число офшоров или статус, а то, чем машут у них перед носом и что затем демонстративно убирают. Так у казино появились инвесторы, постоянные клиенты и ВИП-карты, за которыми вставали в очередь и которые ждали годами.
Мистер Дик обладал терпением змеи. В этом ему равных не было, чего не скажешь обо мне. В банде меня шпыняли. А право кем-то среди них стать приходилось выгрызать, поскольку разговаривали они на языке силы.
После очередной неудачной потасовки босс заметил мои ссадины и подозвал к себе. Слова его отпечатались в голове, будто их высекли плетью. Он сказал: «Змеи изворотливы. Если хочешь добиться уважения, стань хитрей. Затаись и укуси ровно в тот момент, когда волки этого не ждут». Я спросил, как мне понять, что нужный момент настал. Босс посмеялся и загадочно ответил: «Когда сука сыта, а кобель голоден».
Не уверен в правильности толкования этой фразы, да это уже и неважно. Спустя несколько месяцев отношение ко мне поменялось. Своих я кусать не стал. Выбрал действовать в открытую, чем изрядно повеселил босса. Если мне давали задание, я старался выполнить его быстрее и качественнее любого взрослого. Удавалось, конечно, далеко не всегда. И часто меня поднимали на смех. «Щенок, – бросали они. – Щенок, возомнивший себя волком».
Как-то раз, понаблюдав за очередной сценой моего бодания с одним из членов банды, мистер Дик подвел меня к террариуму со своим питоном-альбиносом. Постучал по закаленному стеклу и прохрипел: «Видишь его? Посмешище для матери-природы. Существо, которое никогда не станет похожим на сородичей. И посмотри, где он теперь. Живет лучшую жизнь, потому что в своей уникальности оказался полезен хозяину – мне. Но особенность необязательно должна быть внешней, Нэджи. – Босс ткнул меня в грудь пальцем. – Она может таиться внутри. Найди ее в себе и принесешь семье пользу. Нет? Рай для тебя закроется».
С того самого разговора каждый раз, заходя в кабинет, я бросал мимолетные взгляды на террариум и гадал, почему жизнь в стеклянной коробке считается «лучше», чем свободная от клетки и чьей-то над тобой власти. Мне потребовалось перелистнуть несколько лет и пройти через ряд дурных решений, чтобы понять: если ты сидишь за стеклом, то всегда есть тот, кто наблюдает за тобой по ту сторону. И этому кому-то выгодно держать тебя сытым, ведь голодный кобель всегда смотрит за забор.
Босс умел посылать двойственные сигналы. С одной стороны, мы семья, которая держится вместе. С другой – туго сплетенный клубок змей, где сильный способен задушить слабого. А с неугодными он расправлялся с особой жестокостью. Впрочем, сами «змеи» тоже…
Постепенно мое положение укрепилось. И тогда всплыла информация, расставившая прошлые события по местам. В банде прознали, как мой отец пытался сделать себе поддельный паспорт. Готовил отход и копил деньги. Да не просто откладывал, а воровал у своих. Когда гнойник вскрылся, папашу захотели убрать, но копы добрались первыми. Мистер Дик рассчитывал, что под финальные аккорды отсидки, будто в насмешку, отцу помогут отойти на тот свет. Отберут надежду у самого края.
Про нелегальную отцовскую жизнь в Америке «змеи» не знали. Но о розыске в Японии ходили слухи. Поэтому стоило ему оказаться за столом подсудимых, приговор не заставил себя ждать – депортация. Кто бы мог подумать, что порой криминальное прошлое способно оградить от смерти.
Прознав о соскоке отца с заточки, «змеи» с катушек слетели, а тут подвернулся парень для битья, то есть я. С клеймом сына предателя в банде карьеру не сделаешь. И избавляться от него пришлось с особым упорством. Увы, лучшим я стать не сумел даже спустя годы. И вторым не стал тоже. За упрямый характер и наблюдательность босс меня ценил по-своему, но я не обольщался. Знал, какими бывают последствия за мельчайшие проступки. Как семья ощетинивалась, стоит перейти им дорогу.
Мистер Дик любил повторять: «Не ломай птице крылья. Это слишком легкая смерть. Она быстро станет добычей для хищника. Лучше выжги ее лес, чтобы ей некуда было возвращаться. Дом – самое ценное, что у нас есть». После он зачитывал заученную наизусть проповедь о братстве и преданности, а «змеи» молчаливо кивали, ловя воодушевленные взгляды друг друга. Гордо расправляли плечи, будто каждое слово босса раскрывало за их спинами видимые лишь им крылья.
Вот и сейчас мы с Кибой стоим у стены и внемлем происходящему, пока крупье по кличке Баран готовит стол к игре. В его речи слышен славянский акцент. Рубашка пропиталась потом, на ремне виднеется кобура с пушкой, с которой он не расстается, даже уходя отлить. В его волосах пробивается седина, а улыбка сверкает золотым зубом. После инцидента с поехавшим должником, учинившим стрельбу, требования к сотрудникам ужесточили. Но мы с Кибой – несовершеннолетние, поэтому обходимся битами. Соблюдение закона, учитывая нашу противоправную деятельность, выглядит лицемерием. Волки под шкурами овец, держащие в страхе соседние города. Буду лжецом, если скажу, что не получаю от этого удовольствие. Это месть за то, что общество нас отвергло.
Дреды Кибы торчат в разные стороны, словно у Медузы горгоны. Мы переглядываемся, и он кивает мне на забитого парня в углу дивана, сидящего среди остальных гостей. Задрот из класса, на год младше нас, пытается – и, похоже, весьма успешно – притвориться выпускником.
В том году, когда мои оценки ухудшились, мама уговорила меня на репетиторство по физике. Тогда-то пацан и подвернулся. Я заплатил ему всю сумму, только бы отвалил. С предметом еле-еле справился, а выигранное время смог уделить делам казино. Алиби лишним не бывает: «Мы прилежно учились, господин полицейский. Никак нет, сэр. Ограбить дом того джентльмена? Как вы могли такое обо мне подумать, сэр?»
Пару месяцев назад пацан подошел ко мне во дворе школы, заглянул через мое плечо в набросок и сказал самую странную вещь на свете: «Твой рисунок похож на бездомный квазар[30]». А я рисовал торнадо, сметающий город. Не чудик ли?
Рядом с пацаном сидят еще четверо.
Мужчина средних лет с завитыми кверху усами, в старомодной шляпе, презрительно разглядывает собравшихся, то и дело счищая несуществующие пылинки с наглаженных брюк. Представился он мистером Ханом, но между собой мы зовем его Петух. За все хорошее.
Петух держит парочку галерей, разбросанных по штатам. Кичится этим так, будто на каждой картине отпечатал свой немецкий зад во всех ракурсах, и всякий американец жаждет на это полюбоваться. Пару раз я пытался завязать с ним разговор об искусстве, надеялся обрасти связями, но он быстро заканчивал разговор и переключался на сомнительные намеки в адрес хостес. А однажды Петух и вовсе заблевал мои ботинки, пока мы с Кибой тащили его до такси.
В центре дивана, точно королева, расселась Роза. Настоящего имени мы не знаем, да и не наше это дело. Роза – сорокалетняя мексиканка с лицом, подтянутым пластическим хирургом лет на тридцать. Не знаю, какие дела связывают ее с мистером Диком. Поговаривают, якобы она посредник между ним, картелем и торговцами огнестрелом.
За последние пару лет нелегальные «пистолеты-призраки» без серийных номеров заполонили улицы. В перестрелках это дерьмо унесло немало невинных жизней. Путь от «смотри, какая пушка» до дырки в чужой груди – короткий: опрометчивый взвод курка, а за ним – одна дорога: отсидка или канава. От правосудия непросто уйти даже «змею». И настанет день, когда последствия непременно постучат, а ему остается надеяться,
