Колдовская ночь - Наталья Борисовна Русинова
– Так что хотим мы тебя, Янко, дружкой позвать, – заговорщически улыбнулся Радмил.
– Ну что ж, – крякнул Ян, делая вид, что задумался. – Я тут хотел в город перебираться – место письмоносца на станции есть. Не всё же за овцами приглядывать. Но так уж и быть. Кто ж от вас ещё порчу отведёт, если не я?
Вера рассмеялась.
– Да ты уж и сам теперь почти знаткий, – Ян не видел её лица, скрытого под платком, но она точно улыбалась. – Видишь, – она обратилась к Радмилу. – Не зря мы ему подарок готовили.
Тот сдержанно улыбнулся.
– Ну а Славна как? – поинтересовалась Вера у Яна.
– Да как… Ленточку твою бисером да нитками цветными расшила, косник сделала. Не снимает, как и велено было, – Ян схватил чашку. И всё равно каждый раз, когда он думал о том, что теперь у воды постоянно будет ждать подругу водяной бес, внутри становилось холодно-холодно. А сама Славна будто и не волновалась. Или делала вид, что ей совсем нестрашно.
Словно в подтверждение его слов, дверь открылась, впуская в избу аромат летнего вечера. В горнице появилась Славна с небольшим горшочком в руках.
– А, пришли уже, – она улыбнулась гостям, откинула косу на спину. Блеснул в солнечном свете расшитый косник. – Меня батька задержал. Его тысяцким на свадьбу пригласили. Соньку-то просватали. За Николая.
Ян отвернулся, скрывая недобрую улыбку. Допрыгалась Сонька, и за паскудный язык ей теперь достанется, и за норов.
Отведав чая с мёдом и сливовым вареньем, сваренным мамкой Славны, гости начали прощаться.
– Ты, девка, к воде не подходи, – напомнил Радмил. – А на Купалу да Святки – тем более. Я тебя потом научу, как от нечисти дома огородиться на всякий случай да какие слова говорить. И мужа тебе такого надо, чтоб приглядывал. Понимающего.
– Я помню, Радмилушка, – Славна покладисто сложила руки. – А пока за мной Янко приглядит.
Она улыбнулась Яну. Тот кивнул. Но едва попрощались они с Радмилом, Ян спрыгнул с крыльца, догнал знаткого.
– А научи меня мастерству своему, колдовскому? – Ян схватил Радмила за рукав. Тот остановился, серьёзно посмотрел на товарища.
– Уверен? Это тебе не баловство детское, душа же в ад прямиком полетит.
– Уверен, – непоколебимо ответил Ян. – Я тогда… Не только Славне помочь смогу. Ещё много кому… Но ей – всегда в первую очередь.
Радмил помолчал ещё мгновение, а затем протянул руку. Скрепив договор рукопожатием, Ян направился обратно в избу. А вдалеке куковала кукушка, словно отсчитывая его – ставший чуть короче – век.
Алексей Провоторов
«Молоко»
Автобусная остановка стояла на самом краю села, а вернее, даже за краем, повернувшись серой кирпичной стеной к мокрому синеватому лесу. Остановка ссутулилась и скособочилась. Она не могла отсюда уйти.
А вот Славка мог и собирался. Он не любил лес. Ни вообще, ни особенно этот.
Автобус, старый, длинный, округлый ЛАЗ, грязный, как бродячая собака, уехал, унёс за собой свой сизый дым, запах топлива и звук мотора. Увёз и маму, занятую очередной бесконечной ссорой с папой. Славка подозревал, что если бы они, как магниты, повернулись друг к другу правильными сторонами характера, то остались бы вместе навечно. Но они что-то напутали, и теперь всё чаще отталкивались, с каждым разом всё больше отдаляясь друг от друга.
Славка старательно махал, пока автобус не сделался точкой, уползая всё дальше по дороге вдоль леса. Хорошо, что она идет вдоль, а не через, подумал Славка. Не хотелось бы ему видеть, как автобус с мамой скрывается в лесу.
Даже себе он не желал признаваться, что не просто не любил лес – он его на самом деле боялся. Сильно. Спасибо маме, она хоть не донимала его этим, не смеялась, к доктору не водила. Мама рассказывала, что он в детстве, года в три, сам туда пошёл и заблудился. Он же ничего такого не помнил, и только образ смутной, колючей темноты с запахом прелой листвы изредка посещал его ночами в самом глубоком сне, почему-то иногда с шорохом пепла, видением какого-то тоннеля или свода; но толком он ничего такого вспомнить не мог. Забыл от испуга, говорила мама, и просила его не ходить туда.
Будто он собирался.
Как только Славка перестал различать клубы дыма уезжающего автобуса, он опустил руку и посмотрел на бабушку. Та стояла, молча глядя вдаль, куда-то даже не вслед автобусу, а словно за горизонт, за небо.
Славка не был у бабушки много лет и помнил её плохо. Но за ту пару дней, что пробыл здесь с мамой, немножко привык.
Мама говорила, у бабушки когда-то случился инсульт, и поэтому она не может улыбаться. А с чего бы ей, вообще-то, улыбаться, подумал Славка. Потому что ей его оставили? Вот счастье-то.
Налетел ветер, потянул из леса запах нерастаявшего снега, земли, горьких веток, далекого тревожного дыма, йода трутовиков, ещё чего-то – может, старых замшелых руин, может, невидимого зверья.
Интересно, подумал Славка, отворачиваясь от леса, а этот заяц там живёт?
Наверное, там, решил он. Где ему ещё жить. Тёмный заяц в тёмной чаще.
Славка ещё раз глянул на синий, взъерошенный, неподвижный лес через плечо, и взял бабушку за край большой и жёсткой ладони.
– Бабушка, – сказал он. – Пойдём домой?
* * *
Славка шёл, сжимая бабушкину руку, не глядя на чавкающую под ногами уличную грязь. Грязь совсем уж надоела. Апрель выдался холодным и сырым.
– Бабушка… – Славка спросил несмело. Но она не услышала. Бабушка держала его руку в своей огромной, шершавой, на ощупь совсем-совсем не похожей на мамину, ладони, и плыла рядом. Сейчас она напоминала каменное изваяние, в своей тёмно-серой юбке, в платке какого-то неопределимого цвета палой листвы и неизменной кофте с зелёными резными пуговицами. Славке очень хотелось утащить такую пуговицу на игру, и он втайне надеялся, что бабушка потеряет одну – он отдаст, конечно, только поиграет немного и сразу отдаст. Но она ничего терять не собиралась.
Бабушка была высокой – может, не выше папы, но и не ниже. Она много делала, мало говорила, никуда не торопилась, всё успевала и отлично готовила простую деревенскую еду. И никогда не ругалась, хотя выглядела так сурово, что, если б она ещё и заругалась, Славка провалился бы сквозь сырую весеннюю землю.
– Бабушка, – Славка позвал погромче.
Бабушка
