Барин-Шабарин 9 (СИ) - Старый Денис
Раскольников захрипел.
— Поч… почему…
— Чтобы я, узнав «внебрачного сына», ослабил бдительность. — Я закрыл папку. — Он снова просчитался.
Вошел доктор и два здоровенных медбрата с носилками. Врач наклонился к умирающему. Прощупал пульс. Покачал головой. Потом — кивнул санитарам: забирайте. Еще одну подстреленную пешку погрузили на носилки и унесли.
Как странно. Тридцать лет Лопухин вынашивал месть. Тридцать лет он копил ненависть, как скряга золото, тратя состояние на подкуп чиновников, подделку документов, поиски моего — «сына». И все ради чего? Чтобы подослать ко мне жалкого воришку с подправленной мордахой?
Я взял со стола фотографию. Тот самый портрет «матери» Епифания. Хорошая работа. Отличная, даже. Но я-то знаю, что Наталья Воронцова, балерина Мариинки, умерла девственницей. От тифа. В 1867-м. Я присутствовал на ее похоронах — красивая девушка, талантливая танцовщица. Никакого ребенка у нее не было и быть не могло.
В 1858 году Иволгин-старший, ныне покойный, и его дружки пытались меня убрать. Понятно — не вышло. «Щит» сработал безупречно. Я знал, что и непримиримый старик — отец капитана Иволгина — не кукловод, а лишь одна из марионеток и потому приказал Степану прекратить расследование.
Какой смысл выдергивать побеги, оставляя корни? Я знал, что одна из фигур осталась в тени и предоставил ей возможность действовать, дабы вывести оную из тьмы. И фигура эта вскоре проявилась. Ею, вернее, им оказался недобитый обезумевшей Анной Шварц бывший жандармский полковник Лопухин.
В 1862 году, когда «Щит» разоблачил коррупционную схему с казенными подрядами — миллионы были украдены у армии — он оказался замешан в ней и потеряв состояние, поклялся отомстить. Тогда я «пожалел» его — не стал предавать суду. Потому что верил — он не успокоится, даже отправившись на каторгу — мыть золото на Аляске.
Дверь тихо скрипнула. Вошел Седов, его лицо было усталым, но довольным.
— Лопухин действительно умер своей смертью. Сердце.
Я кивнул. Конечно, своей. Как и все в этом деле. Да и каждый умирает своей смертью, не чужой, а живут только дела.
— Что — девица?
— В «Крестах». Дает показания. — Седов усмехнулся. — Уверяет, что она действительно думала, что вы поверите в эту историю с «сыном».
Я промолчал. Огромная власть — это не только большая ответственность, но и непрерывный риск. Наверное, кому-то кажется, что я слишком беспощаден. Не делаю скидок на обыкновенные человеческие слабости, не прощаю ошибок, не верю в раскаяние.
Удивляться здесь нечему. Приходилось видеть, что случается с теми, кто может позволить себе такую роскошь, как вера в добрые намерения и светлые чувства. Когда враги хотят тебя уничтожить, именно на чувствах они и играют. Или — пытаются играть.
Россия, а тем более — мир, не место для проявления слабости. Особенно сейчас, когда мы стоим на пороге нового века. Электричество, радиосвязь, самолеты, атомная энергия… Все это слишком важно, чтобы рисковать из-за сантиментов.
Я сказал Седову:
— Похороните этого дурачка под его настоящим именем. И найдите его родных. Если живы.
— Будет сделано, Алексей Петрович. Хочу напомнить, что в банде Лопухина были не только эти двое… Как бы не разбежались, крысы.
— Никто уйти не должен, Степан Варахасьевич, — сказал я. — Однако, сам понимаешь, нити не должны быть отсечены. Выявляйте связи, как бы высоко или далеко они не вели.
На столе зазвонил телефон. Вертушка с Двуглавым Орлом на корпусе. Я поднял трубку. Голос государя:
— Алексей Петрович, видел сегодняшнюю газету? Пруссаки объявили о новых опытах с ураном…
— Да, ваше императорское величество. Пусть пишут. Хуже будет, когда перестанут.
* * *Я стоял у окна в своем кабинете, наблюдая, как тучи сгущаются над Невой. В руках у меня была только что доставленная депеша из Берлина. Прусские физики научились обогащать уран. Прусские газеты скромно об этом умолчали.
— Ваше сиятельство, Менделеев и Циолковский ждут в лаборатории, — доложил секретарь.
— Позвони в гараж, пусть подадут «Руссо-Балт» во двор. И чтобы Седов был на месте через час.
Дождь уже вовсю лупил в окна, когда я вошел в помещение Особой группы при ИИПНТ. В лаборатория царил творческий хаос из книг, журналов, чертежей и разнообразной аппаратуры.
Менделеев, сгорбившись над столом, что-то яростно исправлял в расчетах. Циолковский, со своим вечным слуховым аппаратом, возился с какими-то проводами. Они даже не заметили моего появления, пока я не постучал тростью по металлическому штативу.
— Ваше сиятельство! — Менделеев вскочил, смахивая со лба седые пряди. — Мы как раз…
— Я знаю, Дмитрий Иванович. — Я снял перчатки, подойдя к столу. — Показывайте, что у вас есть.
Циолковский разложил передо мной чертежи. Его руки дрожали — не от страха, а от возбуждения.
— Вот схема цепной реакции. Если мы сможем контролировать процесс деления ядер…
— Сколько? — прервал его я.
— Пять килограммов урана двести тридцать пять дадут энергию, равную… — Менделеев начал что-то вычислять.
— Я спрашиваю не о формулах, господа. Когда будет готова бомба?
В комнате повисла тишина. Даже дождь за окном будто притих.
— Год, — наконец сказал Циолковский. — Может, полтора, но, ваше сиятельство, вы понимаете…
Я покачал головой.
— Может статься, что у нас не будет полутора лет! Пруссаки уже на пороге открытия. Об этом свидетельствует то, что их пресса перестала писать об этом. — Я развернул перед учеными свежий номер «The Times». — «Перспективы применения атомной энергии»… Англичане вкладывают миллионы в свои исследования, но раз уж появляются такие статьи, до практического результата им еще далеко… Так что, работайте, господа! Россия на вас надеется. Царь на вас рассчитывает. Я в вас верю. Любые ресурсы. Любые люди. Одно условие, самое позднее — к марту должны быть все расчеты по критической массе. При этом я буду вынужден разделить вас, господа. Дмитрий Иванович останется здесь, в Петербурге, а вам, Константин Эдуардович, придется отправиться на Урал. Там сейчас создается закрытый институт по ядерным исследованиям. Строится завод по обогащению урана и испытательный полигон.
— Я готов! — откликнулся Циолковский.
— Простите, что приходится отрывать вас от семьи, от работ по конструированию цельнометаллического дирижабля, но нам необходимо опередить западноевропейские державы в области атомной энергии. Ведь если пруссаки или, хуже того, англичане первыми создадут атомную бомбу, можно не сомневаться — против кого они ее применят в первую очередь. Собирайтесь, Константин Эдуардович, отправиться нужно будет уже завтра. У вас, Дмитрий Иванович, помимо работы над нашим «Прометеем», будет еще одна роль, но о ней мы поговорим позже.
Наши геополитические соперники не могли не понимать, что в Российской империи ведутся аналогичные исследования, а глухое молчание в отечественной прессе лишь подтверждало эту догадку.
Поэтому мы с Менделеевым разыграли целый спектакль. Пресс-конференции о — новых источниках энергии. Публикации в научных журналах и популярных журналах. Всюду писалось, что мы работаем над некими «атомными машинами».
Дмитрий Иванович по моему заказу разработал даже вполне убедительные схемы таких машин, а иллюстратор «Электрической жизни», художник Фитингоф, сын давно умершего министра финансов, которые так и не узнал, что был разоблачен, как предатель, нарисовал их для прессы — танки, самолеты, корабли.
Во время визитов ко мне, Менделеев показывал настоящие расчеты и схемы.
— Вот схема бомбы, — говорил он, разворачивая чертежи. — Вот примерные последствия взрыва… Ударная волна, световое излучение… Радиус поражения — пять верст.
Это было то, что нужно. Можно было дать команду на изготовление «Факела», так мы решили назвать нашего атомного первенца. И наконец, 15 мая я получил депешу. Всего три слова: «Факел» готов к испытанию'.
Я выехал на Урал немедленно. Литерный мчался без остановок. Хотя состав ничем не выделялся среди обычных пассажирских. Если не считать того, что ему всюду давали зеленый свет, пропуская в первую очередь. Тверь, Москва, Владимир, Казань — поезд шел на Восток.
