Архитектор душ - Александр Вольт
— Сзади! — крикнула Алиса.
Я среагировал инстинктивно. Тело двигалось быстрее, чем я успевал думать. Ловким, отточенным движением, которое, должно быть, принадлежало Громову, я выхватил из-за пояса маленький револьвер и, развернувшись, наставил его на несмышленого матроса. Тот как раз ухватился за пустую бутылку из-под рома и явно собирался не просто мне ее показать, а познакомить с ней мою затылочную кость как можно ближе.
— Куда это ты собрался? — спросил я у него таким тоном, словно только что не потерял половину энергии на один нехитрый финт с психеей. Головокружение мешало сфокусироваться, но ствол пистолета смотрел прямо ему в переносицу.
— Гыы… гы-гыы… — осклабился он ртом, в котором недоставало половины зубов, и медленно поднял руки в примирительном жесте, роняя бутылку.
— АААА!!!
Крик раздался не сзади, а чуть справа-сбоку. Тот самый моряк, что ревел от боли в руке, с яростью обезумевшего быка ринулся на меня. Он не пытался ударить. Он просто сбил меня с ног как таран.
Мир перевернулся во мгновение ока. Грянул выстрел. Мой палец рефлекторно нажал на спусковую скобу, и маленькая пуля, ни в кого не попав, с визгом ушла в потолок, выбив щепки.
В таверне поднялся вой. Паника. Женщины завизжали, мужчины, опрокидывая столы и стулья, бросились к выходу. Кто-то заорал: «Стреляют!».
Я рухнул на грязный, липкий пол, и здоровяк тут же навалился на меня сверху всем весом. В нем было явно за сотню килограммов потной и разъяренной плоти. Воздух вышибло из легких. Он не обращал внимания на свою поврежденную руку, действуя на чистом адреналине. Матрос здоровой рукой, которая напоминала стальной капкан, вцепился мне в горло и принялся душить, рыча от ярости.
Его лицо было прямо перед моим — красное, искаженное, слюна брызгает во все стороны. Я пытался сбросить его, упирался ногами, но он был слишком тяжел. Перед глазами поплыли темные пятна. Я хрипел, царапая его руку, но хватка лишь усиливалась.
Я услышал треск дерева. Это Алиса, не раздумывая, схватила стул и со всей силы опустила его на спину моряка. Но тот лишь глухо крякнул, не ослабив хватки. Стул с тоскливым хрустом бесполезно развалился на куски.
Кислорода не хватало. Сознание начало уплывать. Мир сужался до темного тоннеля, и на самом его краю, там, где гасло сознание, я вдруг увидел его. Не физическое тело, а то, что было внутри. Психею. Она не была похожа на тонкие, упорядоченные нити. Это был мутный, багрово-красный сгусток, нить которого тянулась к основанию его черепа.
Моя рука, что до этого пыталась дотянуться до его глаза, сама, повинуясь новому инстинкту, изменила траекторию. Пальцы потянулись не к плоти, а к этому свету. Я вцепился в невидимое, но осязаемое, и с последним усилием дернул.
Моряк не просто закричал. Его тело выгнулось дугой, а истошный вопль был полон не столько боли, сколько неврологического шока. Хватка на моем горле мгновенно разжалась.
Этого мгновения хватило. Я судорожно, словно утопающий, вдохнул и, собрав все силы, нанес короткий, но точный удар в челюсть. Голова здоровяка мотнулась в сторону, и он мешком повалился набок, отключаясь.
Я едва успел перевернуться, пытаясь встать, как услышал топот. Один из его дружков, тот, с беззубой ухмылкой, с ревом кинулся на меня.
Но добежать он не успел. Краем глаза я заметил коренастую фигуру. Это был Торбин. Он неторопливо вышел из-за стойки, держа в руках огромное двуствольное ружье, больше похожее на маленькую пушку, и без лишних слов навел оба ствола прямо в грудь несущемуся на меня матросу.
— Вон, — сказал дварф.
Его голос был тихим, почти спокойным, но в нем звенело столько безжалостного железа, что несущийся на меня матрос замер на полпути. Он медленно опустил руки и поднял их, показывая, что безоружен.
Торбин, не опуская ружья, перевел взгляд на того, кто лежал рядом со мной без сознания.
— И его забери, — все так же тихо приказал он.
Беззубый матрос, бросив на меня полный ненависти взгляд, подошел к своему товарищу. Он с трудом растолкал его, приводя в чувство. Здоровяк застонал, открыл мутные глаза, и его дружок помог ему подняться на ноги.
— Вон. Из. Моей. Таверны, — повторил Торбин, не отводя ружья. — И чтобы я вас здесь больше никогда не видел.
— Ты за это ответишь, — буркнул беззубый, закидывая руку покалеченного товарища себе на плечо.
Не говоря больше ни слова, он потащил грузное тело к выходу, расталкивая последних зевак. Их дружки уже давно испарились.
Я сидел на полу, кашляя и хватая ртом воздух. Голова гудела, горло горело адским пламенем. Алиса и Лидия стояли в стороне чуть ли не в обнимку. В их глазах я впервые увидел не ненависть, а неподдельный страх. Страх за меня. Или, может, за себя? Кто знает, что бы случилось, умри я прямо здесь? Может, наша связь утянет их следом за мной.
Торбин опустил ружье и протянул мне свою огромную, как лопата, руку.
— Я же просил, Виктор. Без кровопролития.
Я схватился за его мозолистую руку и поднялся. Со стороны это выглядело комично. Полутораметровый коренастый дварф, который помогает подняться почти двухметровой шпале.
— А где ты, кха!.. — я закашлялся от накатившего спазма. — Где ты видишь кровь?
Дварф шмыгнул носом, скептически осматривая помещение, после чего положил двустволку себе на плечо.
— И то верно. Но стул вы мне оплатите, — сказал он, после чего поднял голову, глядя на зияющую в потолке дырку. — И отделочные работы тоже.
— Все оплачу, Торбин, — сказал я сипящим голосом, после чего уселся на стул. — Так что, можем мы поужинать? — спросил я у дварфа, улыбнувшись самой кривой и ироничной из всех возможных улыбок.
Он покачал головой, но не смог сдержать усмешку.
— Сейчас принесу.
* * *
Когда у ворот прозекторской появились инквизиторы, Лидия почувствовала, как железный обруч сжал ее сердце. Она была уверена, что сейчас мастер Корнелиус посмотрит на нее своим пронзительным взглядом, увидит ее душу, увидит ту силу, что связывает их, и все закончится.
Весь ее план мести обратится в ничто. Она стояла в тени здания, как им велел Громов, и старалась не дышать, хоть они с Алисой и были на безопасном, но предельном для их связи расстоянии.
И когда фургон Инквизиции скрылся за поворотом, забрав с собой лишь тело эльфийки, облегчение, которое
