Проклятый Лекарь. Том 3 - Виктор Молотов
Я не тратил времени на приветствия.
— Мне нужна серебряная пыль лунного помола, — сказал я прямо.
Глаза господина Шмыгина загорелись алчным огнём.
— О, да вы знаете толк в настоящих редкостях! — воскликнул он, потирая сухие ладошки. — Серебряная пыль лунного помола! Редчайшая вещь! Чистейший концентрат! У меня, смею заверить, осталась последняя банка во всей Москве!
Он нырнул под прилавок и с почтительным видом извлёк оттуда небольшую пузатую банку из тёмного стекла, наполненную мутноватым серебристым порошком.
— Всего пятьдесят тысяч рублей! — объявил он с заговорщическим шёпотом. — И это, можно сказать, по дружбе! Для ценителя!
Я молча взял банку, повертел в руках. Она была тяжёлой, порошок внутри лениво пересыпался. На стеклянном донышке мелким, едва заметным шрифтом была выбита дата изготовления — три года назад.
Три года?
Я усмехнулся.
Серебряная пыль лунного помола полностью теряет свои магические свойства ровно через полгода после изготовления. Это знает любой студент-первокурсник магической академии, но редко когда проверяет. Он пытается продать мне абсолютно бесполезный, просроченный порошок по цене небольшого поместья.
Я незаметно кивнул Нюхлю. Невидимая тень соскользнула с моего плеча и, как струйка дыма, просочилась под старую, рассохшуюся дверь, ведущую в подсобку. Разведка началась.
— Можно взглянуть на другие ваши товары? — спросил я с самым невинным видом. — Вдруг найдётся что-то ещё интересное.
— Конечно, конечно! — Шмыгин расплылся в своей крысиной улыбке, предвкушая солидную прибыль. — Прошу! Проходите в подсобку, там у меня настоящие сокровища! Только для избранных клиентов!
Пока он семенил к двери, Нюхль уже передал мне чёткий мысленный образ. Стеллажи подсобки от пола до потолка были забиты точно такими же пузатыми банками «последней во всей Москве» серебряной пыли. Десятки, если не сотни банок.
Я прошёл внутрь. Запах пыли и химикатов здесь был ещё гуще. Я взял с полки первую попавшуюся банку, открутил тяжёлую крышку и поднёс к носу. Резкого, холодного запаха озона, характерного для свежей пыли, не было и в помине.
— Толчёное стекло с серебряной краской, — констатировал я ровным, почти скучающим тоном и одним резким, выверенным движением схватил Шмыгина за воротник его засаленного сюртука, прижимая к стеллажу.
Банки на полках испуганно звякнули.
— Вы пытались продать мне подделку за пятьдесят тысяч рублей? — спросил я, глядя ему прямо в бегающие от ужаса глаза.
— Что вы! Что вы! Какая подделка⁈ — заюлил он, пытаясь вывернуться из моей хватки. — Это… это ошибка! Недоразумение! Мальчишка-ученик перепутал банки, я его высеку! Настоящая пыль в сейфе, я сейчас принесу! Это всё он, негодник!
— У вас нет ученика, господин Шмыгин, — холодно заметил я, усиливая нажим. — Вы работаете один. Последние пять лет.
Паутина лжи порвалась. Его лицо исказилось от ярости и загнанного в угол страха.
— Барбос! Фас! — прохрипел Шмыгин, его лицо исказилось от ярости и страха.
Из-за груды старых ящиков выскочил огромный, мускулистый волкодав — жуткая помесь овчарки с чем-то явно демоническим. Шерсть клоками, налитые кровью глаза и пасть, полная жёлтых клыков размером с мой палец. Пёс издал низкий, утробный рык и, не раздумывая, бросился на меня.
Серьёзно? Боевой пёс против того, кто командовал легионами адских гончих? Это даже не смешно. Это оскорбительно. Я почуял его вонь, когда еще заходил сюда.
— Нюхль, — мысленно скомандовал я. — Манёвр номер три. Пусть щенок поиграет.
Нюхль, который до этого момента сидел на моём плече абсолютно неподвижно, воспринял приказ с нескрываемым восторгом. Он пулей бросился вперед.
В тот момент, когда волкодав был в полуметре от моего горла, он вдруг взвизгнул, как щенок, которому наступили на лапу. Его тело в воздухе дёрнулось, и он с глухим стуком рухнул на пол, так и не долетев до цели. Невидимые зубы моего фамильяра вцепились в его хвост.
Волкодав с рычанием развернулся, щёлкая челюстями и кусая воздух там, где, по его мнению, должен был находиться обидчик. Но Нюхль уже был в другом месте — его невидимые когти задних лап царапали псу морду, а зубы дёргали за уши.
Начался абсурдный, односторонний бой. Огромный пёс-убийца крутился волчком на одном месте, рычал, лаял, щёлкал челюстями, но его противник был абсолютно невидим и вездесущ. Для Шмыгина это, должно быть, выглядело как внезапный приступ бешенства у его верного охранника.
Наконец, после особенно болезненного укуса за самое чувствительное место, боевой дух волкодава иссяк. Он издал последний, жалобный визг, поджал хвост и, скуля, забился в самый дальний и тёмный угол подсобки, больше не проявляя ни малейших признаков агрессии.
— Хорошая работа, Нюхль, — мысленно похвалил я. — Минус одна проблема.
Теперь осталась вторая. Я медленно повернул голову к Шмыгину, который с открытым ртом смотрел на своего поверженного защитника. Его последняя надежда на спасение только что с позором капитулировала.
— Что… что это было? — пролепетал Шмыгин, переводя выпученные от ужаса глаза с поверженного пса на меня. — Он… он сошёл с ума?
Нет. Он просто встретил хищника постарше. И в отличие от тебя, он достаточно умён, чтобы понять, когда нужно сдаться.
Я, медленно разжимая хватку на его воротнике, сделал шаг назад.
— Сейчас то же самое будет с тобой, — пообещал я ровным, спокойным голосом.
Шмыгин нервно сглотнул, пытаясь понять, что я имею в виду. Я не стал пояснять. Я просто кивнул.
Нюхль, который до этого с удовольствием гонял пса, мгновенно понял намёк. Его невидимое, но абсолютно материальное тельце метнулось вперёд. Две крошечные, но на удивление сильные костяные лапки ухватились за самое дорогое, что есть у мужчины, чуть ниже пояса. И легонько сжали.
— НЕТ! — взвыл Шмыгин так, будто его режут наживую. Он согнулся пополам, его руки инстинктивно метнулись к паху, но наткнулись на пустоту. — НЕ ТРОГАЙ МОИ БУБЕНЧИКИ!
— Я их не трогаю, — я с деланным удивлением поднял обе руки, демонстрируя их. — Как видите, я стою здесь.
— А КТО ТОГДА ИХ СЖИМАЕТ⁈ — его голос поднялся до истерического фальцета.
Нюхль, войдя во вкус, сжал чуть сильнее.
— АЙ! НЕ НАДО! ПРОШУ! Я ВСЁ СДЕЛАЮ! ОТПУСТИ!
Невероятно эффективно. Некоторые организмы понимают только самые базовые стимулы. Боль и страх кастрации — одни из самых надёжных.
— Что именно «всё»? — уточнил я, делая вид, что пытаюсь разобраться в ситуации. — Я же вас не трогаю, господин Шмыгин. Может,
